Книга Прощай, красавица, страница 70 – Раймонд Чэндлер

Широкий тихий коридор с тремя закрытыми дверями. Из-за них ни звука. На полу красная ковровая дорожка, такая же бесшумная, как и все здание. В конце коридора холл, перпендикулярно ему еще один холл и верхняя площадка большой старомодной лестницы с перилами из белого дуба. Лестница плавно вилась вниз к тускло освещенному холлу. В конце холла – две двери с цветными стеклами. На выложенном квадратами паркете – толстые ковры. В щелку из-за одной неплотно прикрытой двери пробивался свет. Но не было слышно ни звука.

Старый дом, таких уже не строят. Должно быть, стоит на тихой улочке, сбоку увитая розами беседка, перед фасадом цветочные клумбы. Изящный, прохладный и тихий под ярким калифорнийским солнцем. А что внутри, до этого никому дела нет, однако не позволяйте оказавшимся в его стенах вопить слишком громко.

Я занес ногу над ступенькой лестницы, но тут послышался чей-то кашель. Резко обернувшись, я увидел, что в конце второго холла приоткрыта дверь. Подошел к ней на цыпочках по дорожке. Постоял, не заглядывая внутрь. Из комнаты на ковер к моим ногам падал свет. Человек закашлялся снова. Мощный кашель из мощной груди. Звучал он спокойно, раскованно. Меня это не касалось. Мне нужно было убираться оттуда. Но человек, у которого в этом доме может быть приоткрыта дверь, возбудил мое любопытство. Надо полагать, лицо с положением, достойное того, чтобы снять перед ним шляпу. Я бесшумно скользнул в клин света. Послышался шелест бумаги.

Моему взгляду открылась часть комнаты, обставленной как комната, а не как камера. Конторка темного дерева, на ней шляпа и несколько журналов. На окнах кружевные занавеси, на полу хороший ковер.

Пружины кровати тяжело заскрипели. Сложение у человека мощное, как и кашель. Кончиками пальцев я приоткрыл дверь пошире. Ничего не последовало. Я очень осторожно заглянул внутрь. Увидел всю комнату, кровать и человека на ней, пепельницу, заваленную окурками – они просыпались на ночной столик и на ковер. На кровати валялось около дюжины измятых газет. Одну газету пара огромных рук держала перед огромным лицом. Над газетой виднелись волосы. Кудрявые, темные – даже черные – и в большом количестве. Под ними полоска белой кожи. Газета шевельнулась, и я замер, но человек на кровати не отрывал от нее взгляда.

На его бледном лице проступала щетина. Видимо, он быстро обрастал. Я уже видел его на Сентрал-авеню, в негритянском кафе под названием «Флориан». Видел кричаще разодетого, со стаканом виски. И бесшумно выходящим из-за сломанной двери с армейским кольтом, казавшимся игрушкой в его ручище. Видел его дела, и этих дел уже не исправить.

Он снова кашлянул, заерзал на кровати, глубоко зевнул и потянулся к сигаретам на ночном столике. Одна сигарета отправилась к нему в рот. У ногтя большого пальца вспыхнул огонек. Из ноздрей заструился дым.

– Ха, – выдохнул он, и газета снова закрыла его лицо.

Я пошел обратно, оставив его там. Мистер Лось Мэллой, судя по всему, находился в очень хороших руках. Подойдя к лестнице, я спустился вниз.

За чуть приоткрытой дверью послышался голос. Я подождал ответного голоса. Собеседника в комнате нет. Разговор по телефону. Я подошел поближе и прислушался. Голос негромкий. Ничего не разобрать. Но вот наконец щелкнула повешенная трубка. В комнате воцарилась тишина.