Книга Лощина, страница 40 – Карина Халле

Я игнорирую холодность в последнем предложении.

— Ты хотя бы пытался?

Пол настороженно оглядывается по сторонам. В библиотеке сейчас довольно оживленно, студенты учатся или достают книги с полок. Свечи мерцают на каждой парте, несмотря на то, что в высоком каменном здании нет сквозняка. Наверное, движение студентов раздувает пламя.

— Нет, — говорит он, понижая голос. — Они непреклонны в этом вопросе. Только после Самайна³, и только вместе с классом.

— Тебя не беспокоит, что они обращаются с тобой как с ребенком? Тебе не меньше двадцати пяти. В другой жизни ты мог бы уже жениться и иметь детей.

— Вообще-то, мне двадцать три, — говорит он, одаривая меня застенчивой улыбкой. — И да, это странно. Но кто я такой, чтобы спорить или идти против их правил? Они дают нам бесплатное проживание и питание, а нам лишь нужно научиться магии, — он шевелит пальцами в воздухе.

— Звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, — говорю я себе под нос, макая воронье перо в крошечный сосуд с синими чернилами. Крейн сказал, что наши навыки письма тоже нуждаются в совершенствовании, поэтому он заставляет нас сдавать экзамен чернилами, а не карандашом. Мне бы не помешала практика.

— Все равно глупо держать тебя здесь, — добавляю я, а затем внутренне стону, когда тыльной стороной ладони размазываю чернила, оставляя синее пятно на коже. — Тем более ты ничего не вспомнишь об этом месте, когда уйдешь, — о чем они так беспокоятся?

Хотя я посещаю школу всего неделю, с каждым днем появляется все больше вещей, которые не имеют для меня никакого смысла. Например, я подслушала, как моя учительница алхимии, госпожа Чой, рассказывала о том, что у преподавателя лингвистики на самом деле есть семья в Индии, но ему пришлось оставить их, чтобы работать здесь. Как правило, в школу не принимают тех, у кого есть семья, поскольку они не позволяют им приводить их с собой, но я полагаю, что он стал исключением, возможно потому, что его семья далеко. Возможно, они хотят, чтобы он забыл их.

Пол хмуро смотрит на меня.

— Прости, что? Я ничего не запомню об этом месте?

Мои брови поднимаются. Ох. Он не знает?

— Ты не знаешь, что происходит, когда уходишь? — спрашиваю я, и он качает головой. — Ты не вспомнишь, как провел здесь время. Или не вспомнишь, чему научился, — я почему-то опускаю ту часть, что я помню, чему научилась у профессора Крейна. — Когда я вернусь домой сегодня вечером, не буду помнить наш разговор. Вспомню только когда снова проеду через ворота.

Пол потирает губы, моргая.

— Безумие, — говорит он через мгновение, переворачивая еще одну страницу книги, пока мы не натыкаемся на запись о карте «Пятерки кубков», на которой нарисован плачущий человек. — Как они смеют? Я не помню, чтобы подписывался на стирание памяти.

— Наверное, это произошло, когда мы проходили тесты, — говорю я. — Хотя я все еще не помню их. А ты?

— Нет. Но они сказали, что это нормально. Но не говорили, что это распространится на другие области нашего образования, — он мгновение изучает мое лицо. — Ты должна знать, почему они это делают. Ты же Ван Тассел.

— Ну, это не помогает. Моя мама сказала, это связано с тем, что школа не доверяет ученикам. Они хотят сохранить здесь все в секрете, насколько это возможно.

— А когда мы закончим учебу? Что тогда?