Книга Лощина, страница 43 – Карина Халле

Я пытаюсь представить, каково это — обладать такой силой, чтобы возвращать мертвых к жизни, пусть даже на мгновение. Думаю, он чувствовал себя богом. Возможно, именно поэтому он утверждает, что является таковым в классе. Интересно, распространяется ли это в спальне.

Непристойные мысли меня удивляют, и я немедленно прогоняю их прочь.

— Мне потребовалось много времени, чтобы понять это, — продолжает он. — Когда отдаешь свою энергию живому, это не так заметно. Когда отдаешь мертвому, полностью лишенному жизненной силы, что ж, это трудно не заметить. Тем не менее, я решил, что лучше стать учителем. Мне сказали, что я сделал правильный выбор.

Я обдумываю это, пока мы продолжаем выходить со двора и удаляться от зданий. В конце концов, гравий уступает место грязи и слою опавших листьев, красных, оранжевых, которые окружают береговую линию озера. Туман висит прямо над водой.

Мы стоим рядом, наши ботинки слегка утопают в земле, и смотрим на озеро. Его поверхность черная, в ней отражается окружающий лес, как кошмарная версия самого себя. Через некоторое время мне приходится отвести взгляд, как будто озеро утянет меня под воду, если я этого не сделаю.

— Так почему же вы себя плохо чувствуете? — наконец спрашиваю я.

Он напрягается, и когда я поднимаю на него взгляд, вижу, как дергается мускул на его челюсти.

— Боюсь, если я расскажу, ты поменяешь свое мнение обо мне.

Его волнует, что я думаю о нем? От этого признания у меня внутри все переворачивается.

— Это невозможно, — тихо признаю я, застенчиво глядя на него. — В конце концов, вы сказали мне, что можете заставлять мертвых оживать, я уже восхищаюсь.

Он удивленно смотрит на меня, затем хмурит свои черные брови.

— Ах. Что ж, приятно это знать, — он облизывает губы и снова обращает свое внимание на озеро. — Я плохо спал с тех пор, как приехал сюда. Сначала подумал, это потому, что мне не разрешили пить или принимать мой наркотик.

— Ваш наркотик?

— Опиум, — говорит он, затем смотрит на меня, читая озабоченное выражение на моем лице. — Не верь тому, что слышала про опиумные притоны, или кабаки, как мы называем их в городе. Это хороший наркотик, и он успокаивает разум, приносит мир и гармонию. Но твоя тетя Леона непреклонна в том, чтобы я был трезвым, пока преподаю в школе, и, что ж, позволь мне сказать, отказываться от опиума не очень легко. Так что первые несколько недель я почти не спал, ворочался всю ночь, просто моля о трубке или настойке. Увы, у меня не было выбора, кроме как смириться.

— Это, безусловно, многое объясняет, — говорю я. Опиум? Я слышала истории о мужчинах за границей и в больших городах, которые курят его в сомнительных притонах, но никогда не думала, что кто-то настолько правильный, как Крейн, может быть одним из них. Это опасный наркотик; он должен это знать.

Думаю, у него много достоинств. Что еще он скрывает?

— Можно и так подумать, — продолжает он, наклоняясь, чтобы поднять с берега камень. Он разглядывает его и ритмичными движениями вертит в руке снова и снова. — Но меня беспокоит не это. А то, что происходило со мной посреди ночи.

Холодок пробегает по моей шее, и я подтягиваю края рукавов, жалея, что у меня нет перчаток, чтобы согреться.

— Что случилось?

Он отходит от меня и сжимает камень в руке, а затем с невероятной силой швыряет его по поверхности озера, где тот подпрыгивает шесть раз, потом идет на дно. Рябь медленно расширяется.