Книга Черное солнце, страница 50 – Карина Халле

Проникает прямо в мозг.

Отсоединяет несколько проводов, прикручивает их в других местах.

Полная перестройка разума.

Все те обостренные чувства, которые я испытывала ранее, усиливаются во мне в десятикратном размере. Я могу больше слышать, больше чувствовать, больше нюхать, больше смаковать, больше видеть. Я ошеломлена этим, точно так же, как и тону в его крови, могу захлебнуться и умереть, и на мне все равно, что произойдет. Каждая частичка моего тела, доставляющая удовольствие, оживает, как будто я была мертва всю свою жизнь, мертва до этого самого момента, и наконец очнулась.

Он убирает руку, другую кладет мне на плечо, удерживая, и тогда я понимаю, что делала. Кровь не просто лилась мне в рот; я посасывала его кожу, пробовала его на вкус, пила его, поглощала его, как гребаная наркоманка.

Хватаю ртом воздух, пытаясь смириться с тем, кем я стала, в то время как мое тело начинает двигаться, беспокойное, возбужденное, веревки натягиваются.

Я поднимаю взгляд на Абсолона, и он наблюдает за мной, задумчивый, настороженный, бдительный, как будто тоже не знает, чего ожидать.

— И как ты себя чувствуешь? — осторожно спрашивает он.

Я открываю рот, но у меня так пересохло в горле. Мне снова хочется его крови. Мне нужна эта жидкость, чтобы утолить жажду. Я хочу сказать ему, что подойдет даже вода, но знаю, что, скорее всего, этого не поможет.

— А что еще ты чувствуешь? — добавляет он, читая мои мысли.

Я закрываю глаза, его голос — словно ногти скребут по моей голове, заставляя вжаться в кровать. Жар приливает к щекам, пульсация нарастает между моих раздвинутых ног, ощущение пустоты, потребности в чем-то, что могло бы заполнить меня. Кожа кажется слишком горячей и тугой для моего тела, и я хочу содрать ее когтями, но не могу. Я корчусь на простынях, пытаясь унять позывы.

— Так я и думал, — хрипло произносит он. Прочищает горло. — Знаешь, в былые времена матери обычно поступали так со своими детьми, когда были нетерпеливы и хотели, чтобы процесс поскорее закончился. Потом они запирали своих дочерей в темной комнате с каким-нибудь конюхом, и, ну… иногда он выходил оттуда счастливым человеком, а иногда — мертвым, — он бросает на меня кривой взгляд. — Я не сомневаюсь, что ты попытаешься убить меня, если я отпущу тебя. Ты, конечно, потерпела бы неудачу, но не охота заморачиваться.

Я опускаю взгляд на его предплечье. Кровь уже высохла до тонкой струйки, и я практически вижу, как кожа заживает, закрывая порез.

— Ты уже должен быть мертв, — тихо говорю я, мой голос срывается из-за глубины неверия.

— Я слышал это несколько раз, лунный свет.

— Что со мной происходит? — спрашиваю я, как раз в тот момент, когда мое тело начинает дергаться. Разочарованный стон срывается с моих губ, голова мотается из стороны в сторону.

Мне хочется выбраться.

Потрахаться.

Кончить.

Мне нужно все.

Нужны прикосновения.

— Я же говорил тебе, — терпеливо говорит он. — Сейчас ты на первой стадии. Вожделение. Звучит заманчиво, но без надлежащего… выхода это может тебя уничтожить.

— Тогда отпусти меня, — рычу я.

Он наклоняется ко мне, и его брови скрывают глаза в тени.

— И что ты тогда будешь делать? Попытаешься трахнуть меня? Убить? Ты бы не преуспела ни в том, ни в другом.

«Я бы никогда тебя не трахнула», — хочу сказать.