Книга Странная барышня, страница 110 – Алла Эрра

Перекрестив меня, девушка ушла, а я приготовилась ко сну, задув все свечи и юркнув под пушистое пуховое одеяло, пахнущее свежестью. Эх! Мне бы такое роскошество в Озерском — была бы самой счастливой на свете!

Утро началось с вошедшей в комнату Вороны. Я уже успела встать и сделала зарядку, которую стараюсь не пропускать без веских причин.

— Доброе утро, матушка Клавдия, — как ни в чём не бывало, поздоровалась с подозрительно глядящей на меня смотрительницей, ожидающей очередного подвоха.

— Доброе, — буркнула она в ответ, поставив на стол стакан с водой и достав толстый молитвенник. — Вот. Страница десятая. Открывай и читай. Не просто читай, а с выражением! На коленях и перед иконой! Ты не мне слова говорить будешь, а Богу. Он фальшь твою сразу раскусит!

— Поверь, я знаю, как нужно молиться.

— Вот и приступай.

Открыв молитвенник, увидела не что-то длинное, а короткую молитву Пресвятой Богородице. Встав на колени перед иконой, проговорила её по памяти. Это была одна из любимых молитв прошлой Лизы, которой она часто поддерживала себя в минуты полного отчаяния. С первых же слов что-то всколыхнулось в душе, и я действительно начала молиться, а не отбывать повинность перед Вороной.

— Истово. Чувствую, что не совсем в грехе погрязла, — после того, как я замолчала, похвалила монахиня и показала на стакан с водой. — Хотела такой завтрак? Ешь! А потом читай молитву…

— Спасибо, было вкусно, — выпив воду, не дала ей договорить я. — Но ещё одну молитву читать не буду — ещё эта внутри меня бродит.

— А я говорю: читай!

— Нет. Впустую словами божьими разбрасываться не хочу. Всё должно в них от сердца идти, а не по приказу. Сто раз слово “халва” произнеси — слаще не станет. И с молитвами также: хоть не разгибайся перед иконами, а святее не станешь, если думаешь о постороннем. Не проси, Клавдия. Не надо. В нужный час я без понуканий всё сама сделаю.

— Гордыня это в тебе! Тьма, Елизавета, душе твоей раскрыться не даёт от первых же слов Божиих, в каком бы месте и состоянии ни была.

— И это тоже верно. Но ты можешь про себя искренне признаться, что сама такой не была? По щелчку чужого кнута пришла к Нему или дорожка долгой, тенистой оказалась?

— Не обо мне речь, — нахмурилась Клавдия и взяла поднос со стаканом. — Раз “поела”, то жди лекаря.

С этими словами она вышла. Непонятно только, зачем воду приносила: у меня в комнате своей хватает. Видимо, это какой-то ритуал. Даже если бы ничего не заказала, то пустой поднос всё равно под нос поставили.

К моему великому разочарованию, обход сегодня совершал не Елецкий, а один из его помощников, представившийся как лекарь Степан Митрофанович.

— А где князь? — поинтересовалась я у него.

— Илья Андреевич настаивает, чтобы в этих стенах его называли доктор. Он отбыл в Москву на несколько дней. Итак, Елизавета Васильевна, давайте начнём осмотр.

После этого лекарь попросил меня показать язык, потом посмотрел зрачки. Последовали вопросы о том, как спалось, нет ли видений и какое настроение. Закончив, он уселся за стол, достал чернильницу и стал что-то записывать в своей тетради.

Посмотрев через плечо на его муки творчества, я усмехнулась. Да уж! Такой “анамнез” в моём прошлом мире даже санитарка в больнице легко переплюнет.

“Барышня Озерская Елизавета Васильевна. Ткани языка обыкновенные. Глаза бодрые, не красные. Лицо румяное, выспавшееся. Состояние духа бодрое. Общительна.”.