Книга Странная барышня, страница 111 – Алла Эрра

Вот и всё, что нарыл этот эскулап за пятнадцатиминутный осмотр. Надо будет потом с Елецким обсудить подобные опусы. Хотя… Нет. Не стоит пока. Я уже от своих знаний, выставленных напоказ, натерпелась.

В обед повторилось примерно то же самое, что и на завтраке. Мы продолжили с матушкой Клавдией наш спор, осторожно прощупывая друг друга. Не было ни длинных чтений глав Писания, ни нравоучительных наставлений. Лишь короткая молитва и местами интересный, хоть и напряжённый диалог. Единственный минус — кушать очень хочется.

Мой жёсткий пост продолжался почти неделю. Вначале Клавдия недоверчиво косилась на меня, ожидая, когда я сдамся и перестану ломать комедию. Но не на ту напала. Нужно показать ей, что я сильная не только на словах, но и в поступках. Без этого со смотрительницей мы не сможем найти общий язык.

На пятый ужин, когда я заказала всё те же хлеб и воду, Клавдия не выдержала.

— Ты решила себя голодом уморить?

— На такой грех идти не собираюсь.

— Не ври. Я читала бумаги на тебя. Там написано, что топилась в реке.

— Там много чего ещё про меня. Большинство из этого — откровенная беспардонная ложь.

— Ага! — победно вскинулась она, решив, что поймала на слове. — Значит, и правда есть?

— Конечно. Про одежду, правда. Про то, что мне от ведуньи Дар достался, и про лечение им людей. Если всё читали, то и мнение дознавателей видели. Мне стыдиться нечего.

— Мертвечину выкапывала! Это ли не грех, за который тебе прямая дорога в ад?

— Если скажу, что этого не делала, то поверишь?

— Нет.

— Тогда и смысла распинаться перед тобой не вижу. Мне достаточно, что я знаю истину. Знаешь, зачем так себя в еде ограничиваю?

— Уж будь любезна, поведай.

— Всё просто. В первый день хотелось есть, во второй — жрать. На третий же тело приспособилось. И уже чувствую лёгкий голод, который не заполняет всё сознание мыслями о еде. Оказывается, что человеку на самом деле нужно намного меньше, чем он привык получать. Иногда стоит напоминать себе об этом и радоваться тому, что есть, а не гнаться за излишествами, глаза вылупив. Самовольная аскеза хорошо мозги прочищает.

Тут я нисколько не покривила душой. Мой демонстративный бунт неожиданно для меня самой обернулся другим восприятием мира. В какой-то момент я забыла о том, что хотела показать Клавдии бесполезность любого наказания для меня и заставить её смириться с непокорной Елизаветой. Я посмотрела глубоко внутрь себя. И что я там увидела? Умиротворение. О него разбиваются все внешние раздражители, и даже моё трудное положение кажется лишь декорацией, пока ощущаешь собственное Я в полной гармонии души и тела.

— А ты непроста, Елизавета… Очень непроста… — немного подумав, произнесла Клавдия. — Но и от мира отгораживаться не надо. Его Бог сотворил.

— Я и не отгораживаюсь. Просто иногда стоит сделать небольшой шаг назад, постоять, подумать, а уж потом идти дальше, вперёд. Можно вопрос?

— Попытайся, — опять напряглась монахиня.

— Я заметила, что знатные дамы в особняке ходят в своих нарядах, но в церковь всегда надевают форменные платья…

— Понимаю, о чём ты хочешь спросить, — перебила меня она. — Раньше и в церковь ходили, кто как хочет, но стоило им напомнить, что они не просто так у нас оказались, а за грехи свои, рассудок повредившие. Бесятся, но надевают то, в чём изначально ходить положено.