Книга Гостинцы от Снежной Царицы. Мороженого не желаете?, страница 6 – Вика Рубина, Эмма Фэйт

От смущения она стала похожа на перезрелый помидор, и даже кончики ее эльфийских ушей, которые обычно торчали вверх с задорным любопытством, как-то виновато поникли.

— Да ладно тебе, Элина, ты-то тут при чем…

— Ну как же я не при чем! — запричитала она, явно готовая посыпать голову пеплом, — Зазевалась, как последняя ворона! Не уберегла вас, драгоценную!

— Да с такой жарой немудрено растерять всю внимательность, — признала я, задумчиво разглядывая свою раздувающуюся лодыжку. Она уже напоминала небольшой баклажан, и цвет приобретала соответствующий.

Так, надо вести себя также, как предыдущая владелица этого тела, покойся она с миром. Бедное дитя, и будь неладны ее родители, что отправили в такую даль и в такое пекло…

Секундочку… А что она вообще делает здесь?!

Я попыталась порыться в воспоминаниях, которые очень неохотно, словно старые двери на ржавых петлях, распахивались и являлись мне, предоставляя ответы.

Вот я стою в каком-то высоком, залитом светом зале и беседую с высокой, статной женщиной. На ней алое бархатное платье, подчеркивающее ее царственную осанку. Лицо у нее невероятно красивое, с тонкими, благородными чертами — из тех, про кого говорят «голубая кровь».

Она улыбается мне мягко, почти ласково, но глаза… глаза у нее внимательные, цепкие, и от этого взгляда становится немного не по себе. Женщина протягивает мне запечатанный конверт, и я, едва заметно поклонившись, принимаю его.

Картинка дрожит и сменяется. Теперь я сижу в тесной, душной карете. За мутными, пыльными стеклами медленно проплывают выжженные солнцем перелески. Карету немилосердно трясет на ухабах, и Элина — да, это точно она — вместе с еще одной девушкой, более смуглой и темноволосой, чьего имени я пока не могу вспомнить, обеспокоенно спрашивают, не ушиблась ли я.

Я отвечаю, что все в порядке, хотя спина ноет так, будто меня всю дорогу били палками. Не самый приятный подарок к восемнадцатилетию, должна признаться. Солнце за окном тоже качается, словно привязанное на ниточке, и во время очередного такого «скачка» картинка снова тает.

И вот мы с Элиной уже стоим посреди шумного, многолюдного рыночного торга. Вокруг прилавки, ломящиеся от овощей и фруктов, от ярких тканей и манящих сладостей. Перед нами — грузный мужчина в простой холщовой рубахе, перетянутой веревкой. Его лицо, усталое и какое-то помятое, не выражает ровным счетом ничего, но когда я называю ему имя, то самое, что было указано на конверте, оно вдруг оживает. Но не радостью, нет. Мужчина выглядит искренне удивленным и начинает что-то горячо, с жаром мне объяснять, так активно жестикулируя, что я на мгновение опасаюсь, как бы он от усердия не лопнул.

Звука нет, и я не слышу, что он говорит, и что отвечаю ему я, но по его реакции становится ясно — разговор наш складывается не слишком удачно. В какой-то момент мужчина подзывает торговца фруктами; тот долго роется в своем ящике и наконец выбирает большое, румяное яблоко, с блестящим, налитым бочком. Я принимаю это подношение и откусываю кусочек. И тут же рот наполняет едкая, невыносимая горечь, а сцена вновь растворяется в дрожащем мареве раскаленного воздуха, возвращая меня обратно. Сюда, в эту безжизненную пустыню, где, кажется, нет ничего, кроме песка и палящего солнца.