Книга Освобождение, страница 73 – Кери Лейк

Дрожащими руками я тушу сигарету и читаю письмо.

Моя дорогая Айви,

Вся твоя жизнь была пропитана болью и чувством вины. Печалью оттого, что тебя бросила мать. И отец тоже. Чувством вины за то, что ты несешь на своих плечах чужой грех. Дело в том, что люди каждый день делают выбор, поступить правильно или нет. И иногда во имя чего-то правильного они поступают неправильно. Я хочу, чтобы ты простила себя и научилась принимать прощение от других. Это не грех — любить кого-то так безоговорочно, что готов сделать для него все, что угодно. Но самый тяжкий грех — это не дать Богу возможности тебя простить.

On se reverra un jour, mon petit moineau. (On se reverra un jour, mon petit moineau (франц.) — «Мы с тобой еще увидимся, мой маленький воробушек»– Прим. пер.)

Je t’aime.

Mamie.

Мои слезы падают на листок бумаги, и я прижимаю ее последние слова к груди, желая выгравировать их на своем сердце. Я опрокидываю бутылку вина, с жадностью глотая своё лучшее Каберне, но тут вздрагиваю от внезапного стука в дверь и проливаю вино на письмо.

— Айви! — в доносящемся из-за двери голосе слышится явная угроза, и меня охватывает дикий ужас.

«О, нет. Только не Кэлвин. Только не сейчас».

Я тянусь к телефону, о котором за последние два часа совсем забыла, и вижу, что Кэлвин написал мне еще дюжину сообщений, и каждый раз во все более рассерженном тоне. Борясь с подступившей к горлу тошнотой, я тихонько подхожу к двери и, посмотрев в глазок, встречаюсь с его яростным взглядом, который тут же подтверждает все мои опасения.

— Айви! Открывай!

Вздрагивая, я слышу еще три удара в дверь и, зажав рукой рот, чувствую, как все мое тело сотрясается от страха и адреналина.

— Ты убирайся! Ты сейчас же убирайся, или я вызову полицию! — от голоса миссис Гарсиа у меня по спине пробегает тревога, и когда Кэлвин резко разворачивается и с силой толкает женщину к противоположной двери, я начинаю действовать.

Я распахиваю дверь и, отшвырнув его руку, падаю на колени рядом с миссис Гарсия, которая лежит на полу, потирая макушку.

— О, Боже, с Вами всё в порядке?

— Да, я в порядке.

Меня хватают и поднимают с пола крепкие руки. Я кричу и борюсь и, пнув Кэлвина ногой, толкаю его локтем в грудь.

— Ты оставь ее в покое! — вопит позади нас миссис Гарсия.

Дверь заглушает все ее дальнейшие угрозы вызвать полицию, а Кэлвин тащит меня через всю комнату и бросает на кровать. Он подкрадывается ко мне, как злобный хищник, припирает к стенке, загоняет в клетку.

— Где ты была, любовь моя? — цедит он сквозь стиснутые зубы. — Я весь вечер тебе звонил и писал, звонил и писал, мать твою!

— У меня умерла бабушка, бессердечный ты ублюдок!

Я хочу сказать, что не хотела так его называть, зная, что это выведет его из себя, но события этого вечера обнулили все мои инстинкты. Я чувствую, что меня замкнуло и готова сдаться.

Щеку пронзает резкая, жгучая боль и отбрасывает мою голову в сторону.

— Бессердечный? И это говорит мне сучка, которая не может проявить немного благодарности к тому, кто спас ее задницу?

— Ты никогда меня не спасал. Ты лишил меня свободы, и с тех пор я жалею, что тебе помогла!

Очередной удар врезается мне в скулу. Вздрогнув, я чувствую, как стучат мои зубы, и боль пронзает пазухи.

— Где ты была сегодня вечером?

— В доме престарелых, — я пытаюсь говорить спокойным голосом, не сомневаясь, что следующий удар наверняка меня вырубит. — Я же тебе сказала, что моя mamie умерла.