Книга Распускающийся можжевельник, страница 62 – Кери Лейк

— Как он сюда попал?

— Я привела его.

— Что?

— Я пошла в лес. Там была дыра в бетоне. Там я нашла его. Там я увидела больницу. И Рейтеров. И гвардейцев Легиона. Они причинили ему боль.

— Я запретил тебе ходить в тот лес, Рен! Ты ослушалась меня!

— Ты солгал мне! Ты сказал, что за этими стенами ничего нет! Но там есть. Посмотри на него! Посмотри, что они с ним сделали!

— Он не такой, как ты думаешь. Он… не жертва.

— Как ты можешь так говорить? Как ты можешь говорить мне, что эти шрамы не были нанесены? Посмотри на них, папа. Они ничем не отличаются от моих! Я тыкаю своим шрамом ему в лицо — тем который кажется успокаивает его всякий раз, когда он нервничает, и как всегда он отводит от него взгляд.

— Что такого в моем шраме, что так сильно на тебя влияет?

— Я верну его. Заканчивай ужинать, и я вернусь до темноты.

— Нет! Я снова стою на линии ствола, действуя как живой щит.

— Ты не вернешь его в то место пыток. Я этого не допущу!

— У тебя нет выбора.

— Если он уйдет, я уйду.

— Ты даже не знаешь этого человека, Рен. Ты не знаешь, на что он способен, пожертвовать собой ради него.

— Я знаю достаточно. Я пообещала ему, что не позволю им причинить ему вред. И я намерена сдержать это обещание.

Щека папы подергивается от гнева, с которым он несомненно борется.

— Если они найдут его здесь, он мертв. Мы все мертвы.

— Они не найдут его. Я обещаю тебе, я не позволю им найти его.

Его холодные глаза останавливаются на мне, губы сжаты в жесткую линию, как будто он хочет возразить, но не может.

— Он не должен спать где-либо рядом с этим домом. Он может спать в сарае для столбов. И если они его поймают, да поможет ему Бог.

Он слишком легко уступает. Эта мысль разъедает меня изнутри, пока я борюсь с тем чтобы не позволить своим эмоциям взять верх. Папа никогда не сдается так быстро, и за те секунды что проходили, я мысленно приготовилась к драке.

Битва, которая так и не состоялась.

Облегчение захлестывает меня, когда папа опускает пистолет, и тогда я замечаю маленький кусочек марли у него на руке.

— Что случилось? Я киваю на его забинтованную руку.

— Это не твоя забота, — говорит папа и ковыляет из комнаты.

Шестой вкладывает свою руку в мою и сжимает, как бы говоря "спасибо".

Странно как за такое короткое время я понимаю его лучше, чем папу.

Разочарование пульсирует сквозь меня, когда я беру миску со змеиным мясом и немного овощей и стакан воды, и несу в сарай для столбов. Используя одеяла из дома, я устроила импровизированную кровать для Шестого и дала ему свою подушку, ту на которой он спал прошлой ночью. От оборудования, хранящегося в задней части, исходит сильный металлический запах, очень похожий на запах Шестого прошлой ночью, когда я впервые привела его сюда. Теперь он пахнет папиным мылом из кедрового дерева и мяты.

Он берет еду, и я сажусь рядом с ним, наблюдая, как он ест.

Его глаза устремлены куда-то мимо меня, и я слежу за траекторией его взгляда в сторону открытой двери, где за занавеской в доме виден силуэт папы, который стоит и ждет меня.

Раздраженно я разворачиваюсь обратно к Шестому, жалея что не могу как-то убедить папу позволить ему остаться внутри. Там есть комната для гостей, которую он использовал для хранения вакцин и тому подобного, и в нее легко могла бы поместиться кровать, которую я сделала из старых одеял и простыней, которые вероятно разлагаются, как нафталиновые шарики.