Книга Ты мне… жена!, страница 2 – Анастасия Максименко

― Сьера, что ты делаешь? ― орёт на ухо. Ну, точно, идиот.

Не удостаиваю его вниманием и бодро перебираю ногами до выхода ― на пороге топчется моя горничная.

― Леди, что прикажете?

― Вы выполнили договоренность?

― Да, мадам, всё уложено в саквояж.

― И драгоценности?

― Конечно, миледи.

― Чего-о-о? Мои драгоценности?!! ― вопит чухоня.

― Вообще-то, мои, ― поправляю её, оглядывая сбитую с толку, растерянную парочку, и машу рукой. ― Ну, пока. Веселитесь дальше. Всего нехорошего. Эрик, навещу через год или два, когда дитём соберусь обзавестись, ― сообщаю напоследок неверному, с удовольствием наблюдаю за его посеревшей миной.

А он, кстати, даже очень ничего: статный, без пивного животика, чуть раскосые серые глаза и выдающийся… подбородок, но, боже мой, ужасный мудак. Подмигиваю муженьку и, взмахнув юбками (всегда мечтала так сделать), валю скорее на выход, пока неблаговерный не очухался. Горничная семенит следом.

Скоро усаживаемся в мобиль, и водитель сразу же ударяет по газам, выруливает на проезжую часть. План, считаю, исполнен почти в полной мере. Единственная огреха — я планировала и муженька оставить в счастливом неведении о посещении мной городского особняка, собственно, шансы на это изначально имелись слишком призрачные, так что плевала я с колокольни, своего всё же добилась.

― Моя леди, куда прикажете ехать?

Раздумываю недолго.

― В «Сладкие пальчики». Слышала, в этой пекарне отменный кофе и булочки.

Щурясь от наслаждения, лакомлюсь заварными трубочками, они, и правда, чудо как хороши. Крем нежный, плотный, просто экстаз. Кофе приятно горчит на языке, и всё бы было прекрасно, если бы над ухом не жужжала назойливой мухой моя дуэнья, — так и хочется ей трубочку в рот запихнуть, чтобы чем-то занять наждачный язык.

— Леди, негоже так обращаться с собственным мужем, — записью на повторе зудит худая как палка горничная в чопорно строгом чёрном платье. — Женская добродетель — всепрощение. Мужчины, они же как теля на верёвочке, поманишь их сладью задранных юбок, и бегут не разбирая дороги.

Жую усерднее.

— Мадам, ну, что же вы молчите? Мужская измена — вовсе не измена, они же все поголовно полигамны, им обязательно нужна любовь для здоровья, — тоном мозгоправа взламывает мне черепушку она. — Вы просто слишком молоды, леди, и многого не понимаете. Удел женщины — покорность и смирение, вам нужно было простить мужа за его маленькие грехи, выгнать любовницу и ублажить супруга.

Сочувственно гляжу на горничную и ласково уточняю:

— Каргина, напомни мне, будь добра, почему я тебя не уволила?

Женщина давится воздухом и с обидой взирает на меня.

— Потому, моя дорогая леди, что я единственная, кто остался вам предан, так вы говорили.

— Ага, — живо киваю, забрасывая в рот остатки сладости. — Напоминай мне об этом почаще, и себе заодно. Ты мне осталась предана, а не моему кобелю-мужу, так что, будь добра, вот всю эту каку, что выплюнула из своего рта, больше никогда не упоминай.

— Но, моя леди!

— Уволю!

— Поняла вас, мадам.

— Прекрасно, моя дорогая, — улыбаюсь благодушно, обтираю руки салфеткой. — Я на минутку.

― Мадам?

― В уборную отойду.

Каргина уныло кивает, принимается выхлёбывать чай, ну, хоть так.

Один единственный туалет оказывается занятым, вот только оттуда доносятся недвусмысленные стоны и шлепки. Возмущённо хлопаю по двери.