Книга Влюбись за неделю, страница 17 – Рия Радовская

Все-таки мать…

— Да, — почти прошептала я. — Но он не знает. Ни о чем.

— Он должен узнать, — прозвучало с удивительным для таких новостей хладнокровием. — Не о ритуале, — добавила торопливо. — А о том, что мисс Блер уже не совсем мисс Блер. Иначе у вас нет шансов. Ни одного. Но если будете вести себя как сегодня в салоне Гризеллы Амтаун, думаю, неведение само по себе долго не продлится. Дугал наблюдателен.

— Проблемы две, — я все-таки выпила давно остывший чай. Залпом, не чувствуя вкуса. — Он и я. Профессор… Дугал, — чтобы произнести имя, понадобилось внутреннее усилие, — мне кажется, совсем не из тех, кто способен влюбиться за неделю! Да еще в собственную ассистентку, которая до сих пор только раздражала. А я… мне просто хочется бросить все и сбежать!

— У вас в вашей реальности остался любимый человек? — мягко спросила мисс Норвуд. Нет, Сабелла.

— Он меня бросил, — я поставила чашку и откинулась на спинку кресла. — И даже ушел не к другой. Просто в одно прекрасное утро сообщил, что я невыносима и он получил работу в Сиднее. Подальше от меня. Боже, там, дома, даже остался билет в Сидней. Не собиралась за ним гоняться, но очень хотелось посмотреть, просто посмотреть… город, на который меня променяли. Стало какой-то навязчивой идеей. А теперь я здесь, и все планы насмарку… да и какие теперь планы?

— Иногда должно случиться чудо или трагедия, чтобы мы взглянули на вещи иначе, — Сабелла вроде бы говорила обо мне, но как будто и о себе тоже. — Вы все еще любите его?

— Не знаю. Я бы сказала «нет», но… Больно вспоминать. Бесит. Обидно. Наши психологи утверждают, что подобные чувства не может вызвать тот, к кому ты равнодушен.

— Уязвленное самолюбие, разочарование и разбитые мечты тоже нельзя назвать равнодушием. Но и любовью не назовешь. Что ж, по крайней мере пока у нас есть хотя бы надежда. Вы не похожи на человека, который торопится расстаться с жизнью.

— Расскажите о Дугале, — попросила я. Теперь имя далось легче. — Я спрашивала у Шарлотты, но она совсем его не знает. Только светило, не человек. На кафедре он… — я запнулась, подбирая слова: какой матери понравится, если о сыне прямо скажут «сухарь»? — Очень закрыт. Весь только в работе. Мне показалось, его неимоверно раздражают любые отвлекающие факторы. Даже простой вопрос, не хочет ли он кофе.

— Скорее его раздражают люди, которые любят «зажигать звезды», — улыбнулась мисс Норвуд. — И Академия Панацеи. Вся, от крыши до подземелий. Он там не по своей воле, а из-за меня. Но сейчас речь не об этом. Пойдемте, — она поднялась и поманила меня за собой. — Мне сложно судить о нем непредвзято, вы должны понять, он мой сын. Так что давайте договоримся: я показываю, а вы спрашиваете обо всем, что придет в голову.

«Не по своей воле?» Бывает, тебя неделю убеждают, что какая-то тема может быть интересна, а ты всеми правдами и неправдами от нее уворачиваешься — а потом вдруг чуешь запах сенсации в короткой, вроде бы не по делу, а то и вовсе ни о чем, фразе. Сейчас произошло именно это. В словах Сабеллы Норвуд, а если разобраться, то в оттенке голоса, приопущенных ресницах, почти неуловимой тени, набежавшей на лицо, таилось нечто гораздо большее, чем она готова была сказать вслух. Что же, сейчас и правда речь не об этом. Попробую выяснить позже… если это вообще важно в нашей ситуации.