Книга Сварог, страница 11 – Сана Нарциссова

Туман был не настолько густой, чтобы не видеть того, кто идет рядом, но Межмирье играло с их сознанием злую шутку, заставляя думать, что они потерялись, что они находятся не здесь и не в этом времени, а где-то далеко в счастливом прошлом. Прошло чуть больше часа, с того момента, как за ними закрылись врата в Таам. Белобог за столько лет жизни здесь уже давно научился справляться со всеми шалостями этого пространства. А воинам же оставаться в трезвом рассудке давалось все сложнее и сложнее. Межмирье словно отметало все, что лежало на поверхности сознания, оголяя то, на чем построен сам человек. Этот мир будто насмехался над несбывшимися мечтами, затаенными обидами и невинными надеждами человека, который закопал это все в глубине души навязанными правилами, нерушимыми обстоятельствами и мнимыми идеалами.

Если прирученная лошадь начинала думать, что она все ещё свободна, то взрослый человек был убежден, что он ребенок и, что соседский мальчик, наконец, решил дать ему поиграть с настоящим железным мечом, который подарил ему богатый отец на день рождения. Так подумал и один из воинов Хотуна, увидевший перед своими глазами призрак мальчика с мечом, нарисованый его пошатнувшимся разумом. Он словно во сне, не видя, и, не слыша никого, свернул с дороги налево за своей далекой несбывшейся мечтой. Его не остановили его товарищи, потому что были заняты своими личными видениями: у кого-то из них это была молодая девица, у другого погибшая мать, а у третьего вечно недовольный отец, который, наконец, решил признать своего сына хорошим воином и звал с собой померить силы. Из всех, кто был ещё в себе, остались только Белобог и Хотун. Приказы Царя, казалось, не долетали до ушей его поданных, потому что, сколько бы он не приказывал им остановиться, не нарушать строй и прийти в себя, ничего не помогало, не помогли даже хлопки по лицу от Белобога, который пытался помочь тому из стражей, кто держал конец цепи, к которой он был прикован.

— Да что с ними такое! — не выдержал Хотун и в порыве злости пнул в живот одного из воинов, который не смотря на боль, все же продолжил свой путь куда-то в неизвестность. Ему показалось, что он пропустил удар своего отца, который мерещился ему, и, с которым он сейчас боролся. Он выглядел воодушевленно и действительно счастливо.

Так или иначе, воины один за другим посыпались за спинами Хотуна и Белобога и затерялись где-то в дебрях тихого, туманного, жадного на красочные пейзажи Межмирья. Сам же Хотун, на удивление Белобога, держался долго. Он был молчалив, часто хмурил брови, было видно, что он был готов заговорить, но сдерживался, нервно прикусывая губы или превращал случайно выскочившие слова в невинные покашливания.

— Где мой сын? Ты говорил, что сможешь его найти, — произнес он строго, видимо пытаясь отвлечься от взбудораженных мыслей разговором. Белобог видел, как он боролся с собой, чувствовал его мысли в голове, которые звучали громче, беря верх над его разумом. Но Хотун держался и говорил так, словно с ним все в порядке. Его большое самообладание поражало Белобога. Отчего уважение к нему у молодого Бога возросло в несколько раз. На такого человека, как Хотун, который выбрал путь, противоречащий самой природе и смыслу существования жизни, Межмирье обращало больше всего своих сил и внимания. Нутро Хотуна словно само просило этот мир сломать его, и дать душе подышать. Но Царь был непоколебим.