Книга Поцелуй чернокнижника, страница 82 – Тиффани Робертс

Меррик шагнул к балкону, нависающему над холлом, и сжал перила. Сосредоточившись на этом теплом, покалывающем ощущении, он заново определил ее местоположение.

Внизу?

Он спустился по ступенькам и прошел в коридор между фойе и гостиной, где снова остановился и повернулся лицом к южному коридору. Это было направление, откуда он почувствовал ее присутствие, хотя в коридоре было темно, все было спокойно, а все двери закрыты.

Но тихо не было. Музыка плыла по коридору из-за закрытых дверей бального зала, и на этот раз он чувствовал в ней силу, он знал, что она исходила от пианино, а не от кассетного проигрывателя Адалин.

Меррик без колебаний направился к танцевальному залу. Когда он приблизился к нему, его охватило странное ощущение, от которого по коже побежали мурашки, а от основания черепа — электрические разряды. Он знал музыку, звучащую в бальном зале, но не потому, что слышал ее в каком-нибудь концертном зале сто пятьдесят лет назад, и не потому, что слышал ее по радио в течение прошедшего десятилетия. Он никогда раньше не слышал этой музыки.

Он распахнул двери. Песня обрушилась, закружилась вокруг, пронеслась сквозь него. Навязчивые, меланхоличные ноты, чреватые вспышками горечи, разочарования, силы и проблесками надежды, обращались непосредственно к его душе — потому что они уже обитали там. Так было всегда.

Это была песня маны — мана-песня Меррика.

Он переступил порог.

Адалин сидела за пианино. Распущенные спиральные пряди волос обрамляли ее лицо, когда она мягко покачивалась в такт музыке. Пальцы отбивали каждую ноту, как будто она практиковала эту мелодию тысячу раз до этого, как будто она всегда была предназначена для того, чтобы играть ее — как будто песня была написана специально для нее.

Меррик прошествовал через танцпол. Ему казалось, что он плывет, а не идет, и его магия начала резонировать вместе с музыкой Адалин, подстраиваясь под нее нота в ноту.

Нет, не нота в ноту. Чего-то не хватало в ее исполнении, чего-то жизненно важного — подчеркивающей, комплиментарной мелодии, которая придавала его песне маны новую гармонию, мелодии, которая усиливалась внутри него с каждым шагом к ней.

Он поднялся на низкую сцену перед ней. Глаза Адалин были закрыты. Его магия гудела, поощряемая вибрациями пианино, посылаемыми через пол, и воздух казался заряженным предвкушающей энергией. Меррик приближался к инструменту медленно, благоговейно, не желая спугнуть ее и прервать музыку — сейчас, в этот момент, она выглядела более страстной и беззаботной, чем за все время своего пребывания здесь.

Будто почувствовав его присутствие, Адалин открыла глаза и встретилась с ним взглядом. Она не удивилась — вместо этого улыбнулась и продолжила играть, не сбившись ни на ноту, а ее щеки окрасились нежным румянцем.

Меррик обошел банкетку. Адалин отодвинулась в сторону, и он сел рядом с ней. Несколько секунд он наблюдал, как ее пальцы, такие грациозные и уверенные, порхают по клавишам. Он научился играть много лет назад, и, даже если у него не было практики, даже если он не мог сравниться с ней в мастерстве, он знал, что сможет сыграть то, что нужно сыграть сейчас.

Он поднял руки и расставил их по местам, закрыл глаза и заиграл пропущенную мелодию. Заиграл ее мелодию.

Эти два произведения прекрасно сочетались друг с другом, каждое уникальное и индивидуальное, но полностью дополняющее другое, вступая друг с другом в сложный танец.