Книга Ткач, страница 167 – Тиффани Робертс

Он был Рекош. Охотник и воин, когда это необходимо, ткач в душе… и более того, пара самой чудесной женщины. Муж самой красивой жены.

Не в силах больше сдерживаться, Рекош наклонил голову и прижался ртом к ее лбу, слегка проводя по нему взад-вперед.

Ахмья пошевелилась с мягким, горловым гудением, от которого по его стеблю пробежал импульс вожделения.

— Уже утро?

— Почти, кир’ани ви’кейши, — он провел когтями по ее волосам, пока не достиг спины, где провел ими по ее коже, следуя нежному, грациозному изгибу позвоночника. Она вздрогнула. Добравшись до поясницы, он дразняще коснулся ими ниже, и ниже, и ниже. Он сделал паузу, поглаживая когтем взад-вперед верхушку ее задницы.

У Ахмьи перехватило дыхание, и ее тело напряглось. Она подняла голову, и ее глаза, темные озера, отражающие красный блеск его глаз в сумраке раннего утра, встретились с его.

— Почему ты так рано проснулся?

— Я хотел посмотреть, как утреннее солнце падает на твою кожу и заставляет тебя сиять, — сказал он, поглаживая ладонями нижних рук тыльную сторону ее бедер, чтобы остановиться на заднице. Он сжал мягкую плоть, массируя ее.

— О…

Хотя Рекош не мог видеть, как она покраснела, он почувствовал это по теплу ее кожи, прижатой к его шкуре. Он провел когтями вверх по ее позвоночнику. Дрожь пробежала по телу Ахмьи, и он почувствовал, как ее кожа покрылась крошечными пупырышками. Ему нравилось, насколько отзывчивым было ее тело на его прикосновения. Он усилил массаж, широко раздвинув ее задницу и прижимая ее лоно к своей щели.

— Рекош, — простонала Ахмья, впиваясь пальцами ему в грудь. Прикосновение тупых ногтей к шкуре вызвало еще одну волну в его теле, и предвкушение захлестнуло с новой силой.

— Ах, моя жена… Я не могу устоять, когда ты так произносишь мое имя, — он запустил пальцы верхней руки в ее волосы и откинул голову Ахмьи назад, обнажая горло. Она ахнула, зажмурив глаза, когда его язык выскользнул, чтобы щедро облизать эту упругую плоть. Ее солоновато-сладкий вкус танцевал у него на языке, пробуждая в нем глубокий, требовательный голод.

Соски Ахмьи затвердели, прижавшись к его груди, и ее дыхание участилось. Когда Рекош вдохнул, он услышал все ставшие теперь знакомыми ароматы их логова — но ее аромат был главным, и в нем уже чувствовалось нечто большее, чем просто намек на возбуждение.

— Произнеси мое имя еще раз, моя найлия, — прорычал он ей в шею, снова прижимая ее скользкую киску к своей приоткрытой щели.

— Рекош… — прохрипела она, дрожа всем телом.

— Да, — он провел языком по ее подбородку, затем по мягким губам. Выпутав пальцы из ее волос, он опустил руку вниз, чтобы обхватить ладонью ее маленькую грудь, проведя большим пальцем по напряженному соску, прежде чем ущипнуть его и вызвать у нее резкий вздох. — Скажи своему лувину, как сильно он тебе нужен.

— Ты нужен мне. Ты так сильно нужен мне, — выгибаясь от его прикосновений, она крепче обхватила его бедрами и повела тазом, исторгая из его горла глубокий стон. Ее ресницы затрепетали, и она встретилась с ним взглядом. — Мне нужно, чтобы ты был внутри меня.

Во имя Восьмерки, ему нужно то же самое. Его пульсирующий стебель был зажат в щели, боль в нем пронизывала его до самой сердцевины, усиливаясь с каждым ударом сердец. Его нужно было высвободить, он нуждался в освобождении.