Книга Ткач, страница 18 – Тиффани Робертс

Рекош прожил целый лунный цикл, не видя ее и не разговаривая с ней, и гораздо дольше мечтал заявить о своих правах, которые так долго ощущал в сердцах.

Он промчался через нижнюю платформу и поднялся по лестнице на следующую. Проходя мимо домов Келли и Лейси, он даже не взглянул на них, устремив взгляд вперед в ожидании момента, когда из-за плавного изгиба платформы Ахмья снова появится в поле зрения.

Слова роились в его голове, формируя сотню фраз, которые он мог бы сказать ей, сотню способов заявить о своих правах. Но какие из них были правильными? Какие действительно выразили бы его тоску, его обожание?

Мог ли он вообще должным образом выразить свои чувства на ее языке?

Затем его взгляд остановился на ней, и его сердце бешено забилось, отбрасывая все сомнения.

Его ви’кейши — его маленький цветок, который сиял так же ярко, как солнце.

Она стояла лицом к своему логову, скрестив руки на груди, приподняв одно бедро и насмешливо скривив губы.

Жвалы Рекоша дернулись вверх в улыбке, но опустились, когда его взгляд пробежался по ее телу. Вместо синего комбинезона или белой рубашки и шорт, которые обычно носили она и другие люди, Ахмья была одета в ярко-розовый шелк — одна часть была обернута вокруг груди, обнажая живот, другая обвязана вокруг талии и свисала до колен.

Он сжал пальцы, прижав когти к ладоням, и едва сдержал рычание. Ему страстно хотелось сорвать этот шелк с ее тела не потому, что он был недостаточно хорош, каковым он, безусловно, и был, а потому, что он был не его. Она заслуживала носить только самый лучший.

Предполагалось, что она будет носить только шелк Рекоша.

Ахмья рассмеялась. Легкий, музыкальный звук прогнал напряжение Рекоша, успокоил его дух и потянул за нить его сердца, маня к себе немного быстрее.

Успокойся, Рекош. Терпение. Она твоя, и она никогда больше не наденет ничьего шелка, кроме твоего.

Когда он приблизился к логову Ахмьи, его внимание привлекло движение слева. Рекош замер.

Коул стоял на коленях перед окном, держа в руках концы шелковой веревки, обмотанной вокруг распиленного пополам бревна. Вторая веревка была привязана к другому концу бревна, подвешивая его к каркасу из толстых ветвей, который выступал из верхней части окна.

— Так хорошо? — спросил Коул по-английски.

— Немного выше, — сказала Ахмья.

— Ты говорила это в прошлый раз, а потом оказалось, что слишком высоко!

В прошлый раз? Как часто Коул навещал Ахмью в отсутствие Рекоша? Что еще самец-человек сделал для нее?

Она снова рассмеялась.

— Не моя вина, что ты передернул.

Коул хихикнул.

— Невозможно переборщить с передергиванием!

— О, ты такой отвратительный.

Рекош склонил голову. Он понимал их слова, но интонация Ахмьи заключала в себе скрытый смысл — эта странная человеческая привычка вплетать дополнительные значения в речь.

И, судя по его наблюдениям, больше всего они любили использовать совершенно посторонние слова, чтобы намекнуть…

— Я просто мужчина с элементарными человеческими потребностями. Я же не прошу кого-то другого передернуть мне. Если только ты не хочешь…

Покраснев, Ахмья ткнула пальцем в самца.

— Прекрати сейчас же! Этого никогда не случится, Коул.

…намекнуть на спаривание.

Хотя Рекош не до конца понимал, люди были способны исказить, казалось бы, любое слово в своем языке, чтобы подразумевать что-то сексуальное. Судя по их тону — и реакции Ахмьи — это было именно то, что Коул сейчас делал.