Книга Ткач, страница 78 – Тиффани Робертс

— Я понимаю, что ты чувствуешь, — сказала она. — Я хотела того же от своего отца. Он… не замечал меня, как бы я ни искала его одобрения, как бы сильно ни старалась.

Из его груди вырвался несчастный гул.

— Мне жаль, ви’кейши. Но знай, что я видел тебя всегда.

Ее нижняя губа задрожала, и, несмотря на все усилия, она не смогла сдержать слезы, наполнившие глаза.

— Я знаю.

Он наклонился и потерся жестким ртом о ее висок. Теплое дыхание коснулось ее кожи.

— Не надо слез, Ахмья. Не надо снова дождя.

Ахмья негромко рассмеялась.

— Прости. Обычно я не такая плаксивая… По крайней мере, я не была такой до того, как проснулась в этом мире.

— Я знаю, это тяжело. Со временем все наладится.

Она повернула к нему лицо. Ее губы были так близко от его рта, так близки к тому, чтобы коснуться его, поцеловать.

— С тобой все лучше.

Издав негромкую трель, он поднял голову и снова пустил в ход руки.

— Мне лучше с тобой.

— Пожалуйста, продолжай, — она легонько сжала его ногу. — Я хочу знать больше.

Он снова замолчал, и она почти почувствовала, как он собирается с мыслями, заплетая ей волосы. Он заговорил после глубокого, медленного вдоха.

— Я сказал, что моя мать была Клыком. Она служила королеве Азунаи, которая была королевой до Зурваши. Она была… большой, — он тихо защебетал. — Но нежной. Сильная, но добрая. Я вижу ее в Ансет. Мне не нравилось, когда мать приходила к нам в логово с ранами, и я всегда пытался помочь ей. Мои раны… Они были такими маленькими, а ее — такими большими.

— Я пытался скрыть их от нее. Но она видела. Она знала. Она всегда помогала, и всегда так нежно. Она не заставляла меня чувствовать себя маленьким, не заставляла меня чувствовать себя слабым. Она заставляла меня чувствовать себя… в безопасности. Заставляла меня чувствовать себя достойным.

— Мне было всего пять лет, когда моя мать погибла в битве с огнеглазыми. Ее принесли обратно в Такарал, и я смотрел, как отец шьет для нее саван. Я пытался помочь, хотел, но он мне не позволил. Я не знал почему. Мы оба были ткачами, и эта нить связывала нас. Мне было грустно. Я знал, что ему тоже было грустно, но он… изменился. Он шагал, окруженный облаком, тьмой. Пока мы ткали, я рассказывал ему истории, некоторые из которых слышал от других, некоторые придумал сам, надеясь заставить его поговорить со мной. Я старался ткать с большей осторожностью, чтобы его сердца улыбались. Но он не видел. Он не мог. Мои братья и сестры по выводку стали более добрыми в нашей печали. У нас не было матери, и отец долгое время бродил во тьме. Его тело было рядом, но дух — далеко. Никто из братьев и сестер не хотел учиться ткачеству. Сестры хотели быть похожими на мать, быть Клыками. Единственный раз, когда мы снова увидели огонь в отце, это когда они сказали ему об этом. Он кричал, рычал и сказал им, что нет, никогда, они не последуют за матерью.

— О, Рекош, — Ахмья почувствовала боль в его словах, потому что она была так похожа на ее собственную — боль, похороненную глубоко внутри, и которую ей не разрешали выражать. — Моя мать умерла, когда мне было восемь. Я была молода, как и ты. И я чувствовала себя такой одинокой. Мой брат Хирохито…

Ее сердце сжалось, когда она вспомнила прошлое. Хирохито больше не было в живых. Он умер на Земле, давным-давно, пока она спала на борту «Сомниума».