Книга Дочь атамана, страница 125 – Тата Алатова

Марфа Марьяновна, уперев руки в боки, стояла в дверях спальни и грозно хмурилась.

— Ку-у-да, — зычно рявкнула она так, будто загоняла козу в хлев. — Что это ты повадилась во флигель бегать? Думаешь, я не вижу, что стоит мне отвернуться, как ты шасть сюда? А теперь еще и в спальню навострилась? Не пущу. Александр Васильевич, кажется, не для того мне единственное дитятко доверил, чтобы я позволяла такое бесстыдство. Совсем гордость потеряла, девонька?

— А при чем тут гордость? — не поняла Саша. — Михаил Алексеевич мне жених, а я ему невеста. Разве ж меж нами есть место гордости?

— Ты себя помни, — смурно проговорила Марфа Марьяновна, — а то будет еще один байстрюк у Лядовых.

Саша даже задохнулась от негодования.

Отец никогда не позволял подобных разговоров — никто не осмеливался даже заикнуться о сомнительном происхождении его дочери.

Саша была всю жизнь защищена от досужих сплетен и ядовитых стрел в свой адрес, а тут родная кормилица прямо в лицо ей заявляет: да ты девка, незаконнорожденная, смотри сама в подоле не принеси!

— А меж тем и матушка наша государыня, — вспыхнула гневом Саша, совершенно утратив спокойствие от обиды, — рождена вне брака! Доведись тебе оказаться пред ней благодаря какому-то странному случаю, ты бы тоже такое ляпнула или только меня шпынять можно? Так что поди с дороги, нянюшка, и никогда больше не думай даже повторять мне эту пакость или впредь вставать между мной и Михаилом Алексеевичем. Ступай с миром и не доводи до греха, сама знаешь, в запале я на что угодно способна.

— И с места не двинусь, — непоколебимо возразила Марфа Марьяновна, нисколько не впечатлившись.

— А и правильно, — согласилась Саша сердито, — так и стой без отдыха и сна. А не то я тебе назло согрешу, просто от досады! Так и скажу отцу, когда он спросит, как это я так забылась, — Марфа Марьяновна навела на дурные мысли своими намеками и запретами! Разбередила душу разговорами неприличными, пробудила девичье любопытство!

— Саша, я ведь за розгу возьмусь, — пригрозила кормилица.

— Вот уж напугала так напугала, смешно даже. Нет уж, Марфушка Марьяновна, довольно этих бестолковых споров. Ты лучше попроси у Анны чего-нибудь от похмелья, что там папенька в таких случаях принимает?

— Простоквашу, — неохотно ответила кормилица, посупилась еще чуточку и, наконец, от угроз перешла к уговорам: — Саша, юной барышне совершенно негоже вести себя так бессовестно. Блюсти себя надобно! Пусть ухажер знает, что ты заперта для него, недоступна! А будешь и дальше шнырять сюда по всякому поводу, так Михаил Алексеевич все поймет по-мужски, блудливо.

— Да господи, — воскликнула Саша, снова раздражаясь, — знала бы я прежде, что невестой быть так обременительно, так бежала бы под венец тишком, и готово дело.

Марфа Марьяновна, кажется, едва удержалась от крепкого словца, но лишь размашисто перекрестила строптивую свою воспитанницу и пошлепала прочь, качая головой и что-то ворча себе под нос.

А Саше стало так погано, как будто ее с макушкой макнули в вонючую грязную лужу.

Кормилица с ее крестьянской прямотой вторглась в некие тонкие воздушные материи, не терпящие грубости и бесцеремонности.

— Гадко, как гадко, — воскликнула она расстроенно, прижала холодные ладони к пылающим щекам.

Прошлась по передней, подмечая, что Михаил Алексеевич так и не обжился во флигеле, не привнес сюда ничего от своей личности. Это было временным пристанищем человека, который не рассчитывал задержаться здесь надолго.