Книга Госпожа преподаватель и Белый Феникс, страница 175 – Марика Полански

— Давай! Живо! Иначе, когда выберусь, спалю тебя к чертовой матери!

Угроза явно ей не понравилась. Обиженно завибрировав, она в два прыжка добралась до колонн, между которыми зияла чёрная пустота. Однако остановилась в нескольких шагах и внезапно захлопнула обложку. Я зажмурилась — преданность библиодари в данный момент казалась крайне неразумной и чертовски раздражающей.

— Ну я тебя предупредила, — зло прошептала я и, произнеся заклинание, щёлкнула пальцами.

Тотчас вспыхнули снопики золотисто-оранжевых искр. Испугавшись за свою целостность, библиодари заверещала, и в ту же секунду я вылетела из нутра Книги, как пробка из бутылки игристого. Я с тихим ойканьем приземлилась на почерневшую мраморную в шаге от Разлома.

Ван Вилсон был слишком занят, чтобы заметить меня. Он стоял ко мне спиной и наблюдал, как тени эгрегоров терзают порядком уставшего Феникса.

Набрав в грудь побольше воздуха, я крикнула, что есть силы:

— Абрахам! А-абраха-ам!

Ван Вилсон вальяжно обернулся и, увидев меня в шаге от Разлома, резко встрепенулся. Гаденько осклабившись, я выбросила вперед руку с тем самым неприличным жестом, с которым обычно студенты отвечают на едкие выпады в свой адрес.

— Гори в Бездне, тварь!

Последнее, что я услышала, были истошные вопли ван Вилсона. Чьи-то липкие, до омерзения холодные руки обхватили меня, и Тьма, рассыпавшись напоследок мириадами холодных звёзд, схлопнулась над моей головой.

* * *

Падение или это всё же был полет? Я не знаю. Как будто мир превратился в детский калейдоскоп из изломанных цветов и звуков, которых не существовало в реальности. Сознание то гасло, то вновь вспыхивало какими-то бессвязными, размытыми силуэтами.

Время потеряло всякий смысл. Просто потому, что его не существовало. От этого непривычного чувства становилось одновременно и тревожно, и спокойно. И странное осознание того, насколько мы всё же привязаны ко времени. Ведь даже в тот момент, когда кажется, что нечем заняться, мы невольно ощущаем быстрый бег длинной тоненькой стрелочки на часах. А здесь, в месте, которое ученые мужи и простые обыватели назвали Межмирьем, его не было.

Внезапно меня объяла тишина. Цвета растворились в белоснежном мягком, как шёлк, свете. И нет, мягкий, как шёлк — это не метафора. Свет можно было потрогать руками, ощутить кожей. Странный, сладковатый аромат заполнил лёгкие, словно я оказалась в цветущем саду, где воздух был пропитан нектаром деревьев Сада Наслаждений.

Что-то мягкое ткнулось в спину, и потребовалось несколько долгих мгновений, прежде чем я осознала, что лежу на чем-то, у чего нет названия. Я зажмурилась и медленно открыла глаза. Передо мной не было ни стен, ни потолка. Только бесконечный белый свет, пронизанный золотистыми пульсирующими нитями, сплетающимся в подобие дерева с пышной кроной.

«Кажется, я уже это где-то видела», — подумала я, бессмысленно таращась перед собой. Разумеется, видела. Вот только пейзаж был абсолютно безрадостный. Зимний, холодный и от него веяло безотчетным страхом, отчаяньем и смертью. Не моей, но всё же…

Я снова закрыла глаза и прислушалась к вяло текущим мыслям. Где-то на краю сознания одиноко бился вопрос: и кто решил, что Абсолютная Пустота — это Тьма? Не потому ли, что, закрыв глаза, мы не видим ничего, кроме разливающейся черноты, в которой исчезают все образы мира? Но что если Пустота — это свет? Просто белый свет, который мы должны сами наполнить образами и смыслами?