Книга Вторая молодость Фаины, страница 176 – Адель Хайд

— Август Антонович Герке.

Анна Игнатьевна тоже представила своего месье Жака, у которого было довольно замудрёное имя, но запомнила я только «Жак». Говорил мсье Жак исключительно по-французски.

Жак этот уплетал, надо сказать, за обе щеки, из чего хотелось сделать вывод: либо он давно не ел, либо постоянно недоедал.

Анна Игнатьевна ела немного, аккуратно, и периодически что-то говорила мсье Жаку. Мне казалось, что она делала ему замечания, но он, в общем-то, никакого внимания на это не обращал.

После того как поели и заказали для фирменный десерт. Заказали только для мсье Жака, потому как все остальные отказались, и настало время поговорить.

Я не стала «колоть лёд» и сказала просто и прямо:

— Анна Игнатьевна, у вас скопилось много долгов, и, скорее всего, кредиторы к вам придут, но я эти долги оплачивать не собираюсь.

Анна Игнатьевна сделала удивлённое лицо, за которым, однако, явно скрывалось выражение: «Ну-ну, оплачивать она не собирается... Да куда ты денешься».

Тогда я продолжила, спокойно сообщив:

— Господин Вышинский, с коим вы вступили в преступный сговор, недавно был арестован.

У матери Фаины явно были железные нервы. Она не моргнула и глазом и всё так же участливо, словно добрая матушка, спросила:

— Фаинушка, а какое ко мне отношение имеет этот господин?

— Анна Игнатьевна, — я старалась сохранять холодный, деловой тон, — ваше участие подтверждено письмами, которые уже переданы в сыск.

— Не понимаю, о чём ты, Фая, — всё так же ласково ответила Анна Игнатьевна.

Я подумала: «Подмостки лишились великой актрисы».

Неожиданно заговорил адвокат. Голос его был сухим и точным:

— Анна Игнатьевна, по этому делу вас может ожидать либо участь свидетеля, либо участь соучастника. Тут всё будет зависеть от того, как пойдёт расследование.

И вот здесь маска Анны Игнатьевны дала сбой. По мере того, как Август Антонович говорил, лицо женщины сначала побелело, потом покраснело, губы её затряслись, и в какой-то момент я даже испугалась, что её сейчас хватит удар.

Но я плохо знала мать Фаины, когда думала, что она будет готова договариваться только потому, что испугается того, что её могут привлечь к ответственности за то, что они с Вышинским задумали.

К моему удивлению, услышала Анна Игнатьевна из всего сказанного только одно, что я не собираюсь оплачивать её долги.

И это я ей ещё не сообщила, что инициировала сепарацию от рода.

Но Анна Игнатьевна решила проверить нас на прочность. Сначала она пыталась изобразить вернувшуюся «блудную мать», высказав всё, что «несчастная мать» думает по этому поводу, а потом вскочила и, дёрнув за рукав своего француза, заявила с надрывом:

— Я не могу больше терпеть это издевательство!

Голос её срывался, и те, кто находился в беседках поблизости, начали оборачиваться.

Я, обернувшись, вдруг встретилась взглядом с Алексеем, который смотрел прямо на меня. Я кивнула ему, показывая, что увидела его, но сейчас не могу говорить.

Тем временем Анна Игнатьевна, завершив сцену, вдруг пристально взглянула на меня и, совершенно чётко, без тени истеричных ноток, произнесла:

— Ещё увидимся, mon cher*.

(*моя дорогая – франц.)

Когда наконец Анна Игнатьевна со своим французом покинули беседку, я чувствовала себя выжатой, как лимон.

Особенно после того, как Август Антонович сказал: