Книга Хозяйка собственного поместья, страница 101 – Наталья Шнейдер

Обожги Фенька кисть или голень, я бы просто приказала засунуть пострадавшую конечность в ведро с холодной водой минут на двадцать. Но не пихать же пострадавшую в колодец целиком? Поэтому я намочила ткань и положила поверх ожогов на живот.

— Холодно! — взвизгнула девчонка.

— Веди себя прилично, — процедила невесть откуда взявшаяся Аглая.

— Знаю, что холодно. — Я смочила еще один кусок ткани — накрыть бедра. — Надо ожог остудить, чтобы лишний жар не в тело шел, обжигая, а в воду. Так глубина поражения… — Тьфу ты! — Так он ослабеет немного. Да и болеть будет не так сильно.

— Барин велел… — раздался из-за двери голос Васьки.

Что велел барин, я не услышала за многоголосым визгом.

Бедного Василия будто вынесло из девичьей звуковой волной.

— Тихо! — гаркнула Аглая, прежде чем выйти.

— А тебе поделом, — донеслось из коридора. — Неча лезть со свиным рылом да в калашный ряд.

— Так барин велел барыне отдать, чтобы посмотрела, не нужно ли чего.

— Надо было постучать и спросить, прежде чем соваться. Иди, я передам.

Аглая вернулась, вручила мне небольшой сундучок с замком и ключик с цепочкой.

— Будут еще какие-то приказания, барыня?

— Нет, иди пока, у тебя наверняка дела есть.

Я поставила сундучок на стол, единственный в комнате — впрочем, у меня в усадьбе в людских и такого не было. Цепочку ключа намотала на запястье и вернулась к обожженной. Ткань уже согрелась. Я выполоскала ее в холодной воде, положила снова.

— Не обманули вы сказали, барыня: когда холодит, так и в самом деле болит меньше, — сказала Фенька.

Вот и хорошо. Я велела Дуне сесть рядом с пострадавшей и менять примочки, как только согреются, пока я не скажу, что хватит, — вряд ли имело смысл объяснять деревенской девушке, что охлаждать ожог надо пятнадцать-двадцать минут. А вот мне бы нужно как-то время засечь, собственным ощущениям сейчас доверять нельзя. В девичьей часов, само собой, не было. В Настенькиных вещах были часики, но не наручные, а на цепочке с булавками, скорее украшение, чем полезная вещь, и я так ни разу и не надела их.

Наверное, у Аглаи должны быть часы. С этой мыслью я вышла из комнаты, прошла мимо кладовки в кухню. В мягких туфлях я, сама того не желая, ступала почти беззвучно, домашнее хлопковое платье не шуршало, наверное, потому я и расслышала ворчание.

— Чего Феньке-то такие почести? Аж за дохтуром барин послать велел. Мало она добра перевела, так еще на нее деньги тратить!

— На что барину деньги тратить — его дело, хоть на доктора для Феньки, хоть на еще одно зеркало для барыни. — Это Аглая. — А вот ущерб я не только с нее, но и с тебя вычту. Потому что, если бы ты глотку не драла, Фенька бы со страха котел не выронила.

— Так она криворукая!

— Тем более нечего под руку орать! Смотри, Дарья, что повар из Лангедойля тебя учил, еще не повод всех остальных криворукими считать. Кабы барин Жану не велел, он бы учить и не стал, так что зря ты нос задираешь, не твоя это заслуга. И норов свой нечего казать, это только барам дозволено.

Я замерла у двери. Подслушивать, конечно, нехорошо, но, подслушивая, можно узнать немало интересного.

— Чего вдруг нашей барыне втемяшилось самой с девкой возиться? — Это снова кухарка. — От нее же кроме ругани да пощечин никогда ничего не дождешься.

— Барыне что угодно может втемяшиться, на то она и барыня. Захочет — и балдахин с потолка оборвет, как сегодня, три девки насилу обратно его повесили.