Книга Клиника в Гоблинском переулке, страница 108 – Анна Платунова, Наталья Шнейдер

Сменялись дни, сменялись и соседи по камере. Очередной заключенный оказался знакомым – в начале лета Ланс восстановил ему печень, предупредив, что, если мужчина продолжит пить, второй раз целитель может ему и не помочь. Предупреждение пропало втуне – в тюрьме сокамерник оказался, потому что в поисках опохмела залез в винную лавку, откуда, «поправив здоровье», выйти уже не сумел, упав мертвецки пьяным. Там его и повязали поутру.

– А все вы, целители, – ворчал он. – Не можете человека вылечить. Все знают, – воздевал он узловатый палец в потолок, – пьянство – это не порок, это болезнь! А меня, человека больного, – в кутузку? За что, спрашивается? За то, что вылечить не могут?

Его монотонное брюзжание вгрызалось в отупевший без новых впечатлений мозг, раздражая, словно камешек в ботинке, – вроде и невелика помеха, но может довести до исступления. Ланс пытался отвлечься, составляя очередное письмо Грейс. Отвлечься не получалось – он был уверен, что снова не получит ответа.

– И Хельмут, бедолага, на вас жаловался, – продолжал ворчать новый сосед. – Чуть не задушили, напугали несчастного гоблина до икоты, кабы господин Киран его не успокоил, хватила бы кондрашка, а кто был бы виноват? Правда, господин Киран тоже тот еще жук. Я к нему со всем вежеством, дескать, раз уж вы, уважаемый, все равно в участок пришли, так сделайте доброе дело, избавьте меня от зеленого змия. А тот только рожу скривил. – Он помолчал и задумчиво добавил: – Хотя вот Хельмут говорил – хороший человек, и здоровье поправить помог, и подсказал, куда жалобу написать.

Лансу было наплевать и на Хельмута, и на все жалобы в мире, и он намеревался весьма невежливо посоветовать выпивохе заткнуться, но тут отворилась дверь камеры и его вызвали к дознавателю.

У дознавателя его встретил незнакомый оборотень, представившийся его поверенным. И сообщивший, что по данным исследования трупа «господина Хорста» смерть его произошла от естественных причин – тромбоза левой коронарной артерии, что повлекло за собой обширный некроз левого желудочка и разрыв сердечной мышцы. Учитывая общее состояние организма покойного – финал вполне закономерный.

Дознаватель с кислым лицом принес извинения, сообщил, что все обвинения с мэтра Даттона сняты и он может быть свободен.

Поезд пришел в Ветряные Мельницы на закате. От станции до дома я могла бы добраться с закрытыми глазами: дорога хожена-перехожена сотни раз. Мы с Верикой, когда та была еще совсем малышкой, продавали ягоды, разложенные по бумажным кулечкам, пристроившись с краю платформы. Нас, детей, не трогали: сколько мы там заработаем, несколько медяков?

От воспоминаний сделалось тепло и одновременно грустно: в детстве любые горести забывались к утру, а сердце никогда не захлестывало такой темной, такой щемящей тоской.

Родительская лавка в это позднее время, конечно, уже закрылась, но в дом можно зайти через вход на заднем дворе, он никогда не запирался. «От кого закрываться? От соседей?» – всегда говорила мама.

Я осторожно повернула ручку: так и есть, открыто. Тихонько, стараясь не шуметь, поднялась по лестнице. Я помнила каждую ступеньку, знала, какая скрипнет, если на нее наступить. Сверху, из кухоньки, доносились голоса. Как обычно в это время, семья собралась на ужин за круглым столом, под уютным абажуром, свисающим на длинном шнуре. Я набрала в грудь побольше воздуха и вышла на свет из полумрака коридора.