Книга О чём молчали города. Мистические истории, страница 101 – Наталья Костина, Дарья Корж, Адри Ани, и др.

Строительство шло с большим воодушевлением.

Ника расслабилась, прошлое отступало. Дом, сад и сам Андрей – он как будто тоже оттаял. Они шутили, смеялись, вместе могли сидеть в беседке, читать или бродить по окрестностям. Только вот супружеской близости пока так и не случилось: в доме Петра Аркадьевича молодые ночевали порознь, а здесь – хлопоты, знакомства.

Вероника страшно переживала: хотела стать настоящей женой и очень боялась. Каждый вечер в красивой расшитой сорочке стояла у дверей своей спальни и не могла ступить за порог. Страх неизвестности, унижения, греха терзал её. Ни матери, ни мачехи уже не было в живых, не с кем было поделиться, спросить, да и разве можно. Андрей же молчал – не хотел нарушать отношения, которые только начали налаживаться.

И всё же она решилась. Ещё днём, вцепившись в край обеденного стола, она спросила:

– Андрей, я вечером хотела зайти к тебе. Помнишь, ты обещал мне книгу, – лицо горело, губы не слушались, по щекам будто прошла судорога.

Андрей внимательно посмотрел на Нику, понял: одно неловкое движение и она точно его никогда не простит. Он отложил газету, подошёл, взял за руку:

– Ника, милая, ты моя жена. Ты можешь заходить в спальню и быть там сколько тебе заблагорассудится. Не спрашивай больше моего разрешения.

И прошла ночь – и всё было совсем не так, как Ника себе представляла. Не было падения, она не чувствовала себя опороченной, но и волшебства, которое намёками описывалось в дурных романах, – не было. Произошло что-то животное, естественное, тайное, то, что сблизило их с Андреем ещё больше.

Жизнь потекла своим чередом: радостные события сменяли печальные, и наоборот. Усадьба была достроена, состоялся долгожданный переезд. Среди соседей Ковалевский слыл большим оригиналом: дом, стоявший на краю оврага, напоминал небольшой рыцарский замок. Вскоре Вероника родила сына, а ещё через пару лет – дочь. Отношения супругов были нежные, доверительные. Дети не испортили ни фигуру Ники, ни нрав. Она по-прежнему любила мужа, только более осмысленно, гордилась им. Андрей со всей ответственностью принял на себя роль главы семейства. Как будто заново с удивлением отмечал красоту Ники, её мудрость. Иногда, оставшись один, он всё же вспоминал Марию, проявляя обычную человеческую слабость – сожалеть о том, что могло бы быть, но не случилось.

Ковалевский с рвением занялся общественной, политической деятельностью. Он будто стал набирать силу, раскрываться. Ему доверяли и высокопоставленные персоны, и простые люди: он не был расточителен или добродушен напоказ, наоборот, привлекал своей собранностью, честностью, верой в то, что делает. Одновременно с заботами губернского земского гласного, он много писал: статьи, проекты; стремился доказать необходимость конституционных преобразований. Чаще стал приезжать Илья с семьёй, давний друг по училищу. И хоть они были по разные стороны баррикад (Андрей считал, что существующий режим неприемлем, а у Ильи уже было высокое воинское звание), им удавалось сохранять тёплые отношения.

Со временем письма, доклады, решения Ковалевского становились категоричными, провокационными. Конечно, долго так продолжаться не могло. Илья предупреждал его: рано или поздно Андрей поплатится за самоуверенность. Посыпались кляузы, доносы. Ковалевский словно упёрся в потолок: чем яростнее боролся, тем больше накалялась обстановка, тем меньших результатов он добивался. Повисла даже угроза тюремного заключения. Два друга – Илья и Могир – были словно ангел и демон. Один просил угомониться, не лезть на рожон, второй поддерживал, искренне негодовал.