Книга О чём молчали города. Мистические истории, страница 103 – Наталья Костина, Дарья Корж, Адри Ани, и др.

В голосе Могира слышалась ревность, даже злость.

После посвящения ничего не изменилось, и в то же время Андрей чувствовал себя другим человеком, как будто острие шпаги пронзило его сердце, оставило внутри занозу. Ковалевский продолжал писать множество страниц, запросов, статей, стараясь облегчить положение крестьян. И если раньше всё вязло как в болоте, то теперь дело сдвинулось с мёртвой точки. Он уже почти забыл о странном вопросе во время посвящения, списывал на волнение, на воспалённый разум.

Через месяц доставили письмо: «Да или нет?». На печати треугольник с всевидящим оком.

Андрей не спал три дня. Метался. Он ведь не раз думал об этом. Если была бы хоть одна единственная призрачная возможность спасти Марусю тогда, он бы сделал всё возможное и невозможное. Она так долго снилась ему после: лицо… измученное, почерневшее, мокрые от пота волосы на подушке – не Марусины кудри, а клочья.

Теперь его пытаются убедить, что такая возможность есть, а он сомневается. У него же Ника, дети, столько лет прошло. Как это будет? Всё рухнет? Отдать душу – что это значит? А если он не решится? Сможет ли он простить себе, что второй раз предал – не забрал у смерти? Он же клялся у её постели. В конце концов, им необязательно быть вместе. Он просто будет счастлив тем, что она жива.

На все письма с расспросами Андрея ответа не было. Только после согласия пришла записка с датой и местом. Условились провести ритуал в доме Ковалевских, в подвале.

Вероника ничего не знала. В назначенный день не хотела уезжать, видела: Андрей не в себе. Умоляла остаться. Муж был непреклонен. Только вечером, в доме гостеприимных родственников, Ника вспомнила о годовщине смерти Маруси.

К ночи стали съезжаться братья. Из повозок появлялись тёмные фигуры и исчезали в доме. Все были в белых масках, которые закрывали половину лица. Один из присутствующих дал знак становиться в круг.

Ковалевского раздели до пояса, сняли крестик. В центр внесли что-то похожее на человеческое тело, обмотанное грязно-белой тканью. Андрею стало дурно: от головной боли в глазах темнело, страх выворачивал внутренности наизнанку. Кто-то невнятно забормотал. Вскоре к нему присоединились все. Заклинание звучало всё громче. Гул нарастал. Как будто огромный пчелиный улей ожил. Звучание голосов становилось невыносимым. Андрея подвели к белой фигуре, поставили на колени. Мастер подошёл к нему, велел вытянуть руки вперёд ладонями вверх и призывать душу. Андрей не знал как, не мог заставить себя – и всё же закричал какую-то бессмыслицу, посылая Богу скорее проклятия, чем мольбы. После Мастер достал изогнутый клинок и полоснул Андрея по ладоням. Кровь заструилась вниз, на пол, капала на грудь то ли трупа, то ли куклы, расходилась разводами. Из хрустального пузырька Мастер вылил сверху алую жидкость. Голоса стали ещё громче, слились в звериные вопли. Андрей потерял сознание.

Очнулся в одиночестве на холодном полу. Силуэт всё ещё белел неподалёку. Ковалевский из последних сил бросился туда. Израненными, липкими от загустевшей крови руками он разрывал ткань, пытаясь освободить того, кто находился в мерзком коконе.

– Машенька, я сейчас, сейчас…

Внутри ничего не было, просто ветошь, обмотанная саваном.

Ковалевский с Рамзэ брели по опушке к дому Коровиных. Семейство переехало сюда летом. Могир настаивал, что Ковалевскому необходимо удостовериться: Маша жива.