Книга Переполох в Академии Сказок, страница 64 – Анастасия Гудкова

— Ты уверена, что это можно пить? — невинно поинтересовался Богумил, разглядывая странное содержимое. — Козленочком не станешь?

— Будто это меня вчера как животное на поводке в омут тянули, — прищурилась Луша.

И Богумил понял, замолчала, но не простила. Да он и спорить не стал бы, виноват ведь. И ладно бы один сгинул, так и ее, Лушу, подвел. Будто и не богатырь вовсе, а отрок неразумный. Это он где-то глубоко внутри понял. А снаружи в нем вдруг этот самый отрок пробудился, спорить принялся:

— А ты хоть одного мужика знаешь, кто супротив дюжины русалок выстоял?

— Да ты и считаешь так же плохо, как сопротивляешься русалочьим чарам, — крикнула Лукерья. — Меньше их было, а две и вовсе свежеутопленные, не чаровали. Так, пытались.

— Пусть меньше! А вдруг я бы справился?

— Ага, вот как раз в это время я и появилась! Когда ты так прекрасно справлялся, что аж макушка под воду ушла! Я вообще понять не могу, как с тебя чары слетели, не водой же смыло⁈

— Голос твой услышал… — вдруг тихо признался Богумил.

Ведьма так и застыла на месте. Это что же это выходит? Ему русалки в уши пели, а стоило ей, Лукерье, крикнуть — так чары пали? Будь она поглупей да потщеславней, решила бы, что это сила в ней такая могучая проснулась, что любая нежить разбегается. Но Луша глупой не была. И о нежити знала многое, что просто так ее не победить, особенно без заклятий на крови или оружия особого. Меча-кладенца или еще чего. А у нее было лишь древнее бабкино заклятье. Но выходило, что расколдовало Богумила не оно, а что-то другое, неведомое, связанное с ведьминым голосом.

— Ты кричала громко, — богатырь сел подле нее, робко коснулся ведьминой ладони, а потом, решившись, взял ее руки в свои. Луша замерла, чувствуя, как сердце удар пропустило. — Я как в тумане был, но мне вдруг боязно стало. За тебя. Прежде ты не кричала, а тут… Голос такой был, как будто в отчаянии. Я глаза открыл, гляжу, а вокруг — нежить зубастая. И ты одна среди них, как пятно огненное… А потом тонуть начала.

— Это ты меня вытащил? — не своим голосом спросила Луша. — Не Горыныч?

— Не Горыныч, — уголком рта улыбнулся Богумил. — А потом целительские заклятья вспоминал, все, какие знал. Я думал, что опоздал…

— Ведьмы так просто за кромку не уходят, — прошептала Лукерья. — Особенно когда в мире живых держит что-то.

— Можно, я буду тебя держать? — мягко спросил богатырь.

Луша говорила о том, что перед смертью ведьма должна передать силу. Но сейчас она смотрела на Богумила и глазам не верила. Куда только подевался неловкий и ветреный молодец, оседлавший трехглавого змия? Словно за то время, пока она спала, богатырь возмужал, остепенился и превратился в того самого, что во сне на белом коне прискакал. И она вдруг ему поверила. Такой сможет, удержит и мятежное ведьмино сердце, и силу ее могучую древнюю сбережет. Станет ей защитой и опорой.

— Только крепко держи, — тихо ответила Луша.

— Так?..

Лукерью подхватили крепкие руки, и через миг она оказалась на коленях Богумила. Кто первый потянулся навстречу, теперь уже неважно. Важно то, что ведьма вдруг почувствовала себя маленькой и слабой, такой, какой никогда прежде она не была. А Богумил целовал ставшую вдруг ласковой и покорной Лушу так сладко, что ей хотелось, чтоб вечно это длилось. Чтоб слышать, как бьется в груди его богатырское сердце, как шепчет он ей на ушко, что она его долгожданная и единственная, и готов он с ней хоть на край света, хоть в навье пламя. Последнее-то Лукерью и отрезвило.