Книга Землянка для властных Галактианцев, страница 70 – Мира Влади

— Лина… не злись. Они хотят тебя защитить.

Я посмотрела на него, его бледное лицо в свете фонаря было таким родным, и гнев немного отступил, но решимость осталась. Я не была такой, как Тарек или Кайлан, но я была частью этой войны, и они не могли отнять у меня это право. Я повернулась к Мирре, голос стал твёрже:

— У вас есть ещё шаттл. Я знаю. И я полечу за ними. Одна или нет — мне все равно.

Мира сжала губы в тонкую линию, её взгляд метнулся к Келану, но тот только фыркнул, скрестив руки.

— Делай что хочешь, — буркнул он. — Но если сдохнешь, это не наша забота.

Мирра посмотрела на меня, её плечи опустились, и она кивнула, неохотно уступая:

— Второй шаттл в ангаре, под развалинами склада. Я лечу с тобой — кто-то должен управлять этой рухлядью.

Я кивнула, бросив последний взгляд на Дарина. Его глаза следили за мной, полные слабой надежды, и я прошептала, больше для себя, чем для него:

— Я вернусь за тобой. Обещаю.

Мы с Миррой двинулись к ангару — ржавой коробке, заваленной обломками бетона и железа, скрытой от чужих глаз. Шаттл внутри был грудой металлолома: корпус в пятнах ржавчины, иллюминаторы мутные от грязи, но двигатели загудели, когда Мирра запустила их, и я забралась внутрь, вцепившись в поручень. Мои руки дрожали от напряжения, но я держалась, зная, что отступить нельзя. Дарин остался в палатке, под присмотром повстанцев, и это было лучшее, что я могла для него сделать — он был слишком болен, чтобы быть чем-то, кроме обузы.

Мирра заняла место пилота, её худые пальцы забегали по панели, и шаттл задрожал, поднимаясь с земли. Я смотрела в иллюминатор, где тёмные силуэты лагеря растворялись в ночи, и представляла Тарека и Кайлана — их силу, их хитрость, их властные решения, что оставили меня позади. Они думали, что защитили меня, но я докажу, что их защита — это цепи, которые я разорву.

Шаттл действительно оказался развалюхой и дрожал во время полёта, будто вот-вот рассыплется на винтики. Его ржавый корпус гудел, как раненый зверь, и я вцепилась в поручень, чувствуя, как холод металла впивается в ладони. Двигатели ревели, старые и упрямые, вынося нас сквозь чёрное полотно космоса, где звёзды сияли, точно осколки льда, равнодушные к моему горячему дыханию.

В тесной кабине пахло перегретой проводкой и машинным маслом. Я стояла у коммуникатора, сердце колотилось, как барабан войны. Я не могла сидеть. Не могла молчать. Они были там, в гуще боя, и я чувствовала их — Тарека и Кайлана — каждым нервом, каждой клеткой, их жар всё ещё жил на моей коже, как отголоски наших ночей.

Мирра сидела у штурвала, её худые пальцы сжимали рычаги, и она бросила на меня взгляд, холодный, как вакуум за иллюминатором.

— Мы почти на орбите станции, — сказала она, голос сухой, как пыль Аркатона. — Но если они не захотят тебя там видеть, я не полезу в ту мясорубку.

Я не ответила. Мои пальцы сами нашли кнопку коммуникатора, и я включила его, не спрашивая разрешения. Сквозь треск эфира ворвались звуки — крики, гул бластеров, рёв дронов, и мой желудок сжался, как будто кто-то вонзил в него нож. Они сражались. Прямо сейчас.

Я нажала кнопку передачи, голос вырвался, дрожащий, но твёрдый:

— Тарек! Кайлан! Это Лина. Вы слышите меня? Я уже близко!

Статический треск ответил сначала, а потом голос Тарека прорезал эфир, низкий, яростный, как рык зверя, заглушаемый взрывом где-то рядом: