Книга Боярышня Воеводина, страница 15 – Елена Милютина

— Так, — прозвучал властный голос Аглаи, — очнулся. Хорошо. Не утомляй его, княжич. Горло-то болит, отрок?

— Болит, глотать больно.

— Значит так. Болит, не болит, а пить-есть надобно. Так что, давай покормим тебя. Я тут гоголь-моголь сбила, яйцо с медом. Потихоньку глотать будешь.

— А можно сначала попить? А то горло сухое, как будто наждак там!

— Да, конечно. Анна, давай питье клюквенное, смешай горячее с остывшим, что бы теплым было.

Анна подала новое питье. Михаил жадно приник к кружке. Выпил больше половины, вздохнул. Аглая его начала кормить с ложки неведомым гоголем-моголем. Михаил глотал, не морщился. Так все и сьел. Потом снова кислым питьем запил, а под конец, кружкой отвара против жара. Потом подозвал Михаила заставил наклониться, и прошептал просьбу о неотложных нуждах. Михаил, краснея, оглядываясь, что бы Анюта не услышала, прошептал бабке на ухо просьбу. Та хмыкнула, принесла зачем-то валенки большого размера, но короткие, велела одеть, так же и доху, потом вытащила откуда-то горшок с ручкой, как для малых детей, велела помочь приятелю, а потом она ему нужник покажет. Он в сенях, так что бы не вздумал босиком и без дохи туда ходить. Сама оделась и Анюту с собой увела, Слава Богу. Михаилу сказала не вставать слаб еще. В посудину поганую дела сделать. Тот краснел, но все успешно совершили. Миша посудину унес, валенки надевать не стал, сапоги зимние, на меху он так и не снял. Доху только одел. Показала где нужник, прямо в сени встроенный, но аккуратный такой, дыра крышкой закрывается, запаха нет. И сиденье для задумчивых дел на крючке кованном висит, бархатом обито! Вылил Миша посудину, зачерпнул ковшиком из большой бочки воды, сполоснул и снова вылил. Аглая строго запретила из маленькой кадушки брать. Вода в бочке из озера, из проруби, для нужд простых, руки помыть, умыться, постирать. Посуду помыть. А в кадушке вода для питья и готовки, родниковая. Кстати, Аня мыть посуду не стала — сложила в ушат и горячей водой залила.

— Не разрешаю ей ни стирать, ни посуду мыть, — пояснила Аглая, — и так готовит, а ручки белые, благородные, загубить можно. Так что это все на Гашке!

Горшок велела под кровать подставить. И самому к другу вставать, если приспичит. Ей с печи тяжело слезать будет, да и засмущается отрок — хоть старая, а все равно, баба! Но Мише на руки сама слила. И на печь залезла! Анна уже там тихо сопела — пока он поход в нужник совершал, тихо разделась до нательной рубахи и на печь, на лежанку залезла. Миша убедился, что наевшийся и напившийся друг спит, жара нет, тоже, наконец-то, прилег и провалился в глубокий сон без сновидений.

Утром, утомленные вчерашним днем все проспали. Миша проснулся от сильного стука в дверь. Подскочил. С печи торопливо спускалась Аглая. Слегка приоткрыла уголок занавески, присмотрелась. Выдохнула: — Свои! Глашка с отцом и староста. Но все-тки, спрячься, княжич от греха, пусть лучше не знают, что у меня гости! Миша удивился, но старуха быстро задернула отгораживающую часть комнаты с кроватью, занавеску.

— Анна, быстро оделась и туда!

Свернула перину на лавке, сунула Мише в руки, и кивнула туда же. Вслед полетели его сапоги и обрезанные валенки. И скользнула Анна, растрепанная со сна, в свободном, домашнем летнике, прижимая к себе одежду.