Книга Рапунцель: принцесса без башни, страница 43 – Надежда Мамаева

Пахло на кухне, честное слово, божественно. Густой, мясной, сдобренный травами аромат тушенки разносился по всему первому этажу, и даже Вальпургия, обычно сохраняющая кошачье равнодушие ко всему, кроме собственной значимости, вилась под ногами ужом.

Ронг появился на пороге ровно тогда, когда я снимала пробу.

– Пахнет… вкусно, – произнес он.

– За вкус не ручаюсь, но горячо будет, – пообещала я, раскладывая варево по тарелкам. – Вальпургия лично контролировала процесс.

Ужин прошел в удивительно мирной атмосфере. Кто-то больше не изображал ледяного истукана, кто-то, обуздав свою ведьминку, не провоцировала.

Мясо таяло во рту, овощи впитали весь сок и пряности, а тяжелый, темный хлеб из деревни идеально дополнял эту простую, но такую желанную еду.

Я украдкой наблюдала за Ронгом. Он ел сосредоточенно, его лицо было спокойно, темные глаза, как всегда, смотрели в никуда, но порой мне казалось, что маг как-то немного по-другому поворачивает голову. Будто не только на звук.

Я не удержалась от вопроса:

– А как ты чувствуешь все вокруг? Ну, без зрения?

Ронг на мгновение замер, его ложка застыла на полпути к тарелке. Казалось, он обдумывал, как именно ответить. Вальпургия, уловив паузу, тут же воспользовалась моментом и ткнула его мокрым носом в руку, требуя своей доли внимания. Маг машинально почесал ее за ухом, и это простое, почти бессознательное движение вдруг сделало Сыча таким близким, таким… почти родным. Словно мы были вместе не три дня, а три года, а то и столетия.

– Этот дом пронизан нитями. Магическими, – начал он наконец, отложив ложку и повернув ко мне лицо. – Своего рода он – огромный сложный артефакт, у которого, правда, порой бывают причуды.

Он провел рукой по воздуху перед собой, словно перебирая невидимые струны.

– Представь паутину. Огромную. Каждая комната, каждый коридор, каждая балка – все это создает свою вибрацию. Когда ты идешь по дому, ты задеваешь эти нити. Я чувствую их колебания. По тому, как они дрожат, я могу сказать, где ты, как быстро движешься, даже в каком ты настроении.

– Даже так? – Мои брови взметнулись вверх, а я сама в порыве любопытства подалась вперед.

– Когда ты злишься, то твои шаги быстрые, четкие, а когда что-то замышляешь – словно крадешься, – охотно пояснил Ронг, хитро улыбаясь и продолжил: – Даже пыль, оседающая на полках, создает едва уловимый шорох.

– А на улице? – озадачилась я. – Там же нет этих… нитей?

– На улице – эхо, – пояснил он. – Звук отражается от деревьев, от стен дома, от земли. Каждый шаг, каждый взмах крыла птицы, каждый шепот листвы – все это возвращается ко мне. Эти отражения… они рисуют в моем сознании силуэты. Нечеткие, размытые, но я могу отличить дерево от камня, человека от зверя. По тому, как звук ударяется о предмет и возвращается, я понимаю его форму, плотность, расстояние. Это как карта, нарисованная звуком.

Он помолчал, давая мне это представить. Я мысленно попыталась услышать мир, как Ронг, и поняла: без зрения не смогла бы прожить в этой реальности и дня. Ибо была абсолютно глуха к голосам предметов вокруг.

– А кромешники? – не унималась я, вспомнив вчерашний бой с личем. – Их же не увидишь и не услышишь, пока не станет слишком поздно.

Ронг нахмурился, и по его лицу скользнула тень.

– Их не нужно видеть или слышать. Их достаточно почувствовать. Они – не часть этого мира. Они – дыры в нем. Пустота, от которой веет холодом. Мне достаточно его чувствовать…