Книга Отдана горгулье, страница 2 – Эми Райт

Я прикован к месту, иначе я бы прошел сквозь этот стеклянный купол, схватил ее на руки и унес с собой. Ей повезло. Я ни за что не смог бы удержаться от всех тех грязных, чувственных поступков, которые ее танец навеял мне на ум, если бы она действительно была в моих объятиях.

У меня перехватывает дыхание, когда она отворачивается, расстегивает лифчик и высвобождает сначала одну руку, затем другую, прикрывая груди. У меня текут слюнки, когда она поворачивается с застенчивой улыбкой. Затем она опускает руки и показывает мне самые идеальные темно-розовые соски.

Моя рука опускается, и я удивленно смотрю вниз. Движение мимолетное, но это больше, чем я был способен сделать много-много месяцев. Моя рука — не единственное, что может двигаться. Мой член гордо торчит между бедер, твердый и готовый. Жалкое создание дразнит меня. Я практически превратился в камень, но всегда можеть статьможно сделать ситуацию еще хуже.

Со вздохом я оглядываюсь на сцену, где симпатичная брюнетка наклоняется вперед, стягивает шорты, обнажая сочную задницу, идеально пропорциональную для того, чтобы дать мужчине за что ухватиться, когда он входит в нее сзади.

Клянусь Богом, я уже много лет не был так взвинчен.

Все закончилось слишком быстро. Она останавливает музыку и собирает одежду, разбросанную по сцене. Она надевает каждую вещь обратно и завязывает пояс жакета вокруг талии. Затем она исчезает из моего поля зрения, и я остаюсь жаждать большего.

Мрачный смех справа от меня заставляет меня оглянуться. Сетос прислоняется к башне, на которой я примостился, его темные крылья сложены за спиной, а длинный львиный хвост бьется о мохнатую ногу. Бровь приподнимается на его красивом лице, когда он ухмыляется мне.

— Итак, я вижу, есть что-то, что все еще способно привлечь твое внимание.

Я закатываю глаза.

— Пощади. Мужчина должен быть мертв, чтобы не заметить ее.

— Ах, но ты ведь не мужчина, не так ли, мой друг? Больше нет.

Рычание вырывается из моей груди, и когти впиваются в каменную арку, на которую опирается моя левая рука.

— И я также не твой друг.

Сетос снова хихикает.

— Все лучше и лучше. Еще несколько ночей, и ты снова будешь способен двигаться.

— Полагаю, это означает, что я должен поблагодарить тебя за это маленькое шоу?

— Естественно. Я не могу допустить, чтобы мои инвестиции пропали даром, не так ли? Когда я отправил тебя сюда, я сказал, что мне нужен кто-то, кто будет охранять мой театр. Я здесь не занимаюсь благотворительностью.

Я отвожу взгляд от сфинкса и смотрю на улицу, надеясь поймать взгляд женщины, когда она выйдет из театра. Не то, чтобы он когда-либо спрашивал меня, что я думаю о моих нынешних условиях жизни и работы. Кто спрашивает каменную скульптуру, что она думает? Я был совершенно доволен тем, что барахтался в собственном несчастье, готовый быть снесенным вместе с собором, когда он взял и купил меня на аукционе, как гребаного Микеланджело или что-то в этом роде.

Ха! Далеко не так. Даже в камне моя уродливая шкура испещрена боевыми шрамами и несовершенствами. Кончик одного рога сломан, и я почти уверен, что у меня сломаны крылья. Я, наверное, больше никогда не полечу.

Кого я обманываю? Я больше никогда ничего не сделаю. Я зашел слишком далеко. Сетос дурак, раз думает, что сможет меня разбудить. Разбудить горгулью в процессе окаменения практически невозможно. Помимо всего прочего, он должен захотеть, чтобы его разбудили, а мне не для чего жить.