Книга Наследие, страница 89 – Джой Моен

— Ты спрашиваешь об этом не ту Мелоди, — хмыкнула девушка, ее рука инстинктивно дотронулась до кармана.

Маленькая, словно игрушечная шкатулка блеснула отполированным деревом в свете ламп, и Мелоди провела пальцем по вырезанному имени, незримом для постороннего взгляда — Φάνησσ. Что если имя незнакомки с картины выжжено здесь?

«Кто же ты, прекрасная бабочка?»

Ванесса, ты вспоминаешь былые времена? Я так часто обращаюсь к ним мысленно, что порой, трудно определить какова действительность, в ней ли я до сих пор пребываю или же эта ужасающая реальность лишь плод моего воображения. Совсем недавно я лежал в своей темной укромной от посторонних глаз обители и курил сигару. Ее сладковатый вкус ощущался на губах, а аромат горькой вишни унес мое сознание в прошлое. Тот же самый запах всегда витал в воздухе в пределах особняка. Твой дед Андре не держал в доме сигар, но изредка баловался вишневой терпкой настойкой, по всей видимости, аромат ее просачивался сквозь деревянные бочки, бережно хранимые в сердце дома, в подвале, впитываясь в стены и мебель, заполоняя собой каждую свободную молекулу воздуха.

Я так устал, Ванесса, с каждым днем все тяжелее просыпаться и находить хоть какой-то смысл в этой жизни, что длится уже слишком долго. Раньше я не чаял души лишь в двух святых для меня вещах на земле — тебе и Господе, но так уж вышло, что после твоей смерти Бог отвернулся от меня.

Когда твое существование омрачено тайнами прошлого, неизвестностью будущего и зыбкостью настоящего, жизнь ощущается бесконечной дорогой, вымощенной горящими углями, которой нет конца. Я чувствую себя по-настоящему старым, Несси, хоть по мне и не скажешь, но отражение мое, как и мое естество, пропитано ложью. И все же, когда я думаю о собственной кончине, сердце в груди замирает от страха перед неизбежностью. Если ты не возжелаешь вновь вернуться ко мне, то я сам отправлюсь за тобой в ад и найду тебя, в каких бы потаенных уголках пространства и времени не таилась.

Напоследок мне хочется поиграть, привнести в жизнь немного авангарда, наполнить ее глубинным смыслом, урвать заслуженный кусочек времени и вспомнить каково это — жить по-настоящему. Как в те времена, когда я последовал за Элисон в Пинчер-Крик. О, да, я не оставил попыток сблизиться с ней. Поначалу я наблюдал издалека, как эта милая, совсем еще юная, девчушка бегает вокруг дома на детской площадке, разговаривает с воображаемыми друзьями и плюшевыми игрушками. Ее смех отскакивал от стен дома, разносясь по всей округе. Пинчер-Крик удивительное место, горизонт казалось, находился столь низко, что дома будто парили в небесах, среди воздушных кучевых облаков.

Впервые я вышел из тени, когда Элли склонилась над кустом гелиотропов, свесивших к земле свои фиолетово-белые шапочки их мелкий соцветий. Она не испугалась и поначалу не обратила внимания на мое столь внезапное появление, видимо приняв за одного из вымышленных друзей. Что ж, не стану скрывать, воображение Элисон играло мне на руку. Я знал, что Энзо и Элоиза в доме, но не смог удержаться, помню, как от напряжения капелька пота скатилась по виску, пощекотав подбородок прежде, чем спрыгнуть вниз. И все же, несмотря на возможный риск быть пойманным и узнанным, я испытал ни с чем несравнимое чувство, которое желал повторить все эти годы.