Книга Сердце шута, страница 25 – Кэтрин Болфинч

Когда Генри был жив, я не думала об этом, ведь мы были вместе. И справились бы. Но теперь я одна. Одна перед лицом всех этих трудностей родительства. Как я смогу воспитать человека?

Врач говорила что-то еще, даже назвала пол ребенка, но я уже не слушала. Мне впервые по-настоящему стало страшно. И когда я вышла в коридор, наткнувшись там на Хорхе, я не смогла сдержать слез. Здесь должен сидеть Генри, он должен волноваться, улыбаться и засыпать меня вопросами. Почему в моей жизни все так неправильно?

– Все в порядке? – Хорхе подлетел ко мне, обеспокоенно оглядывая заплаканное лицо. Я кивнула, чувствуя его ладони на своих щеках. Мы стояли посреди больничного коридора, я плакала, а он молча ждал, пока истерика сойдет на нет, непривычно бережно стирая мои слезы.

– У меня будет сын, – прошептала я, вперив взгляд в пуговицы на его рубашке.

– Это ведь здорово. – В голосе слышалась улыбка. Не обычно насмешливая, а теплая, словно возня со мной и просьбы Лу трогали что-то в его душе.

Я подняла взгляд.

– Я не смогу быть матерью, – призналась я, зажмурившись от своих собственных слов. Глубоко внутри я ругала себя за слабость, за то, что сказала эти слова ему, и за то, что призналась.

Хорхе не ответил, порывисто обнял меня, будто проявление эмоций было для него чуждым явлением. Признаться честно, такие порывы и для меня казались странными, но сейчас отчего-то необходимыми. Я не видела в этом ничего романтического. Рядом с Хорхе правда чувствовалась едва заметная поддержка, словно все проблемы и мысли убегали. Пусть мы и почти не были знакомы. Может быть, я просто устала мерить людей по количеству дней, в которых знаю их имена.

– Помнишь, ты спросила меня, что ты такого сделала? – прошептал он, я молча кивнула. Хорхе так и не выпустил меня из кольца своих рук. – Абсолютно ничего. То есть это здесь ни при чем, – встряхнул волосами парень. – То, как ты защищаешь своего ребенка, то, как живешь ради него. Это причиняет мне боль, буквально разрывает изнутри. Моей матери было все равно, а ты живешь так, будто ребенок – единственная причина, которая держит тебя в этом мире, – слишком тихо проговорил он. – Ты не можешь быть плохой матерью, Ана.

– Это и есть единственная причина, по которой я живу. – Я отстранилась, боясь даже смотреть на него. Хорхе сунул руки в карманы брюк, но ничего не ответил. Я двинулась к выходу на улицу, сжимая в руках несколько бумаг и снимков.

Хорхе плелся позади. И я надеялась, что он не начнет этот разговор снова, потому что он и так слишком многое обо мне узнал. И, словно читая мои мысли, мы в абсолютной тишине сели в машину. И зачем только я поддалась на уговоры и все-таки поехала? Зачем рассказала Хорхе о переживаниях и позволила себя утешить? Хотелось убежать и спрятаться или стереть ему память.

И я ругала саму себя в мыслях, пока Хорхе заводил машину, выезжал с парковки и заворачивал на нужные улицы. Вот только мы не успели далеко уехать. Раздался громкий хлопок, за которым последовал хруст стекла. Я вздрогнула, ощущая, как страх сковывает мышцы, и машинально пригнулась.

– Черт, – выругался Хорхе и достал пистолет, но не успел ничего сделать. Разбилось еще одно окно.

О боже, боже, боже.

Я едва могла дышать, от страха легкие сжимались, сердце стучало даже в ушах, я не знала, что думать и делать. Хотелось сбежать и спрятаться. Наверное, если бы я не знала банальных вещей, то уже выбежала бы из машины, но я продолжала сидеть в ожидании самого страшного.