Книга Сердце шута, страница 89 – Кэтрин Болфинч

Хотелось бы мне оказаться всего лишь каким-нибудь сиропом «Блю Кюрасао», но я была человеком, которому раз за разом было больно.

Может быть, любовь и вовсе не стоила всех этих мучений? Может быть, я обречена на вечное одиночество?

Нужно оставить все в прошлом, как это сделал он.

И плевать, что мою душу словно разъедала кислота. Рано или поздно боль пройдет. Она всегда проходит, оставляя после себя лишь мелкие шрамы, которые беспокоят на погоду.

Больше я не позволю любви проникнуть в мое сердце. Отныне и навсегда оно закрыто для мужчин.

Я запретила себе плакать, завела машину и поехала домой. У меня были Мартина и Генри. Этого достаточно для того, чтобы жить дальше. Точнее, это причина для того, чтобы жить.

И когда я тихо пробралась в квартиру, пытаясь не разбудить Мартину, только убедилась в том, что мои мысли правильные.

Генри посапывал в кроватке, я наблюдала за тем, как он размеренно дышал, и чувствовала, как раны затягиваются. Вот что такое любовь – это когда безоговорочно, без условий, без мыслей о том, что в будущем может все измениться. Это чувство просто есть в тебе, и оно никуда не уходит.

Впервые за вечер я искренне улыбнулась, ласково дотронувшись до маленькой пухлой щеки.

– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросила я, помешивая салат в стеклянной тарелке. Мартина вглядывалась в окно, за которым снова царила серость.

– А почему нет?

– Может, потому что я – мать-одиночка, у которой нет ни родителей, ни образования, ни работы? – Я обернулась к женщине. Мартина тоже повернулась, встряхнув браслетами на запястьях. – У меня и опыта нормального нет, но…

– Работа все равно понадобится? – Она вопросительно выгнула бровь.

– Да! Я работала большую часть своей жизни, – воскликнула я, едва не выронив тарелку из рук. – Ну, до встречи с Генри, а сейчас у меня есть еще и ребенок. Я не могу вечно жить на деньги мафии.

– Что в этом такого? Большинство женщин Земли отдали бы все, чтобы занять твое место и быть рядом с ребенком, а не пропадать на работе. – Мартина уселась за стол, по-хозяйски придвинула к себе салат, пока я устраивалась рядом с ней. Еще один семейный обед, за которым происходили споры о моей дальнейшей жизни. Честно, я и сама не знала, что должна делать. Да и сейчас было рано об этом говорить, ведь Генри всего два месяца, и я не была готова оставлять его. Но изо дня в день я или Мартина начинали этот разговор.

Кажется, она просто видела, как я стояла у мольберта, как брала Генри на руки и больше не замечала мира вокруг, как могла гулять по берегу моря по несколько часов подряд. Все оставалось почти точно таким же, как и до рождения Генри. А может, мне так казалось, потому что теперь рядом была Мартина.

Она неловко покашляла, что уже было странно. Мартина никогда не испытывала неловкости. Я покосилась в ее сторону, так и застыв с вилкой в руке.

– Ана, – тихо начала женщина, отодвинув тарелку от себя. – Я очень рада, что ты пытаешься жить дальше, даже думаешь о будущем, но, наверное, было бы проще, если бы я жила где-то поблизости?

– Ты и так поблизости, – непонимающе отозвалась я. – Всего два часа на поезде.

– Да, но я имела в виду соседнюю улицу, район, дом. Генри растет, ты справишься и сама, но ты молода, хочется погулять, ходить на свидания и так далее.