Книга Пепел жизни, страница 131 – Рина Харос

Я много раз проигрывал эту сцену в голове – оказавшись по ту сторону Забвения, что меня ждет? Не забыла ли Марта? Вспомнит ли сын, который едва видел мое лицо? Захотят ли они вновь увидеть и стать одной семьей, хоть и уже не среди живых?

В глубине души я свято верил в то, что слова Смерти были не пустым звуком и что она действительно сможет простить мой главный грех – самоубийство. Сделал все, что Хлоя говорила, не перечил и просто выполнял любые прихоти – ее, Мулцибера, даже порой негодования Клерса спускал на нет и не трогал несчастное создание. За последнее время существо сблизилось с драконом, который с каждым днем становился все больше и свирепее. Его магия воздуха пробуждалась – порой дворец просыпался от того, что существо заурчало, подобно домашнему коту, при виде Клерса, который нес ему кусок свежего мяса. Дракон никого не подпускал к себе, кроме сатира и Касандры, которая подпитывала его своими силами, позволяя окрепнуть до конца. Порой, когда на поляне загорались огненные факелы, освещающие дорожку в лес, в глазах существа стояли ужас и страх, вызванные пламенной клеткой, где он пребывал до того, как его спасли.

Осталось последнее древо, гибель которого приведет к новой эре без богов.

Внизу засуетилась прислуга, предзнаменуя начало нового дня. Я рвано выдохнул, так и не поборов улыбку, которая то и дело норовила украсить ужасающее лицо мертвеца. Встав с кровати, открыл дверцу шкафа и решил накинуть на тело, сплошь покрытое ссадинами и шрамами, темную тунику с длинными рукавами и светлые штаны, крепившиеся жгутом на щиколотке. На шее красовался багровый рубец, напоминающий о том, что я сотворил с собственной жизнью однажды – перерезал горло ножом.

Мои кости, к которым я привязал свой дух, остались догнивать в лесу. Дом, где проживал с Мартой и сыном, уже давно сровнялся с землей, лишь пара кирпичей и деревянных балок, покрытых мхом, выдавали некогда бушующую здесь жизнь.

Как бы дико это ни звучало, но сейчас хотелось пойти в комнату Клерса и попросить его о помощи. Наверняка этот заносчивый козел даст от ворот поворот, но другого выхода не было. К Мулциберу не мог пойти, потому что он слишком занят делами и своими воздыханиями в сторону феи, Касандра того и гляди сорвется с поводка, чтобы признать поражение в чувствах к демону. Я просто не мог ворваться с ноги к этой парочке и сказать, что необходимо откопать мои кости, чтобы успеть отойти по ту сторону Забвения.

Астарту не хотелось трогать, поскольку ее тревожность в последнее время разъедала все вокруг, образуя туманную заслонку, сквозь которую невозможно было прорваться. Остается Клерс. Но и тут возникла загвоздка – сатир уже пару дней не пил. Совсем. Ничего, кроме воды. Это пугало и восхищало одновременно. Существо, которое на девяносто процентов состоит из вина, самовольно пожертвовало своим смыслом жизни ради спокойствия Мулцибера. То, что Клерс перестал пить, – это, конечно, хорошо, но теперь он стал раздражительным, постоянно хамил и порывался со своим карликовым ростом вцепиться в глотку любому, кто пронесет его любимый напиток или хотя бы словом обмолвится о нем.

Как раз по ту сторону двери послышалось козлиное истеричное блеяние, полное негодования. Я решил не скрывать шрам от кинжала на шее, который всегда пытался замаскировать, и стремительно вышел из комнаты. Оказавшись в коридоре, увидел, как Клерс, размахивая мохнатыми руками, пытался допрыгнуть до кубка в руках прислуги. Ламия, по лицу которой было видно, что она довольна представлением, играла с сатиром – то опускала емкость с пленительным напитком, то поднимала ее так высоко, что существу приходилось издавать сдавленный хрип и возобновлять попытки.