Книга Пепел жизни, страница 134 – Рина Харос

Обратно мы шли в полной тишине. Клерс смиренно нес платок с костями, что-то бубня под нос, а я старался не подходить слишком близко, чтобы не чувствовать болезненные пульсации во всем теле, боясь рассыпаться по дороге. Когда мы вышли на поляну перед дворцом, сатир развернулся и молча вскинул голову, призывая показать, куда положить останки. Я указал ладонью на два древа, что стояли чуть поодаль. Клерс послушно положил связанные в ткань кости, развернулся и ушел, оставив меня наедине со своими тягостными думами.

Скоро все решится.

Скоро я смогу воссоединиться с любимой и сыном и сказать, как сильно я жалею о тех годах, что прожил вдали от семьи.

Я всю ночь не могу сомкнуть глаз. Касандра, задремав на моем теле прямо в кресле, даже во сне улыбалась, когда я касался ее волос.

За окном бушевала непогода – молнии освещали небосвод, гром гремел с ужасающей громкостью, заставляя всех жителей дворца не спать этой ночью. Внизу слышались чьи-то шаги и перешептывания, около двери, где оставался небольшой вырубленный порожек, я видел, как скользит по каменному настилу пламя свечи путника, который не мог найти пристанище во дворце в такую погоду.

Когда Касандра уснула и послышалось сладкое сопение, я осторожно обхватил ее тело руками, встал с кресла и лег на кровать. Уложил фею, прислонив ее голову к своему плечу. Ладонями водил по нежной коже на спине, не прикасаясь к ягодицам. Я не хотел ее в привычном понимании этого слова – желал, чтобы Касандра испытала то, что чувствую я по отношению к ней – нежность, трепет, нестерпимую боль от осознания, что никогда девушка не сможет сказать «я тебя люблю». В глубине души надеялся, что дождусь этих слов. Я не хотел давить, не хотел заставлять – это все должно случиться добровольно, когда фея будет готова признаться. Неважно, сколько пройдет времени, если мне уготовано судьбой ждать и любить ее безответно вечность, я без промедления соглашусь, лишь бы знать, что во время ожидания Касандра просто будет рядом.

Приподняв голову, я поцеловал фею в макушку и услышал сопение. Ее крылья дрогнули, выдавая недовольство тем, что попытался выдернуть ее из сладкой дремы.

Дождь прекратился так же неожиданно, как и начался. Под утро, ближе к пяти часам, последние капли пролились на землю, и взошло солнце, знаменуя начало нового дня. Мне необходимо было встретиться с Ведасом и Алкестой, которые к обеду прибудут ко дворцу, чтобы обсудить вопросы касательно воздушного дракона и его дальнейшей судьбы – оставить существо на континенте и попытаться из его плоти воссоздать новых, либо же отправить его на родину, где за ним проследит Михаэль.

Прислуга начала шумно переговариваться в коридоре, обсуждая, что подать на завтрак – кашу или вяленую говядину с медом. Я едва сдержал смешок, когда следом услышал недовольное бормотание Клерса и причитания о том, что утро надо начинать с даров мойр. В его случае это вино. Но, отдаю ему должное – сатир вот уже несколько дней не пригубливал любимый напиток и едва держался, чтобы ни на ком не сорваться.

Осторожно переложив Касандру на кровать и укрыв одеялом, я быстро принял лохань, поднял с пола штаны, которые ночью откинул в сторону, натянул их и начал ходить по комнате в поисках пера и пергамента. Увидев на туалетном столике феи все необходимое, быстро обмакнул острие в чернила, вырисовывая угловатым почерком утреннее послание.