Книга Пепел жизни, страница 30 – Рина Харос

Мой визит к матери был неким актом прощания и получения долгожданных ответов, которые я знала, но хотела услышать из ее уст.

Собравшись с мыслями, три раза постучала в массивную дверь, где грубой резьбой были изображены ангелы, возвышающиеся над сгубленными душами – возродившиеся вершили правосудие над теми, кто оступился, поддался порокам и стал частью их тьмы, влекомый вечными радостями. Посреди стояла женщина, одетая в белоснежные одеяния, – в одной руке она держала кинжал, в другой – святую воду, капавшую на загубленную душу. Ее лицо было прикрыто вуалью, позволяющей рассмотреть лишь глаза – пустые, безжизненные, подневольные. Как у матери.

В ответ была тишина. Когда я занесла руку для очередного стука, дверь чуть приоткрылась. На пороге стояла мать, смотревшая на меня с неким сомнением и настороженностью. Убедившись, что никого в коридоре нет, я смахнула морок и предстала перед женщиной в истинном обличье, которое за столько лет она успела позабыть. Мать дернулась, будто от пощечины, заметив, как светлые крылья заменились на черные как смоль, с красным вкраплением, глаза налились кровью, а над нижней губой выступили острые клыки.

– Поговорим, мама?

Я скрестила руки на груди и с упоением наблюдала за тем, как сомнение в глазах матери сменяется на отчаянную безысходность. Она замешкалась, тяжело вздохнула, но все-таки открыла дверь, чтобы я смогла пройти. Оказавшись внутри, я встретилась с мраком, который окружал со всех сторон, рассекаемый лишь жалким пламенем свечи. Не сдержала усмешки, когда увидела в углу кожу женщины, растянутую до такой степени, что опустошенные руки и ноги напоминали выпотрошенное чучело.

– Пожалуйста, обойдемся без лишних слов.

– Как скажешь, мама. Или мне лучше называть тебя Астартой, родная?

Я был уверен в том, что всю ночь мое тело протыкали остроконечными пиками. Солнечный свет нещадно слепил глаза, в которые, казалось, насыпали груду песка. Я раскинул руки и ноги звездой на кровати и пытался сделать полноценный вдох, но каждый раз тошнота подкатывала к глотке, заставляя проглатывать горькую слюну. Если бы я умер и попал в ад, то наверняка бы чувствовал себя лучше, чем сейчас.

Я перекатился на бок, и меня чуть не стошнило овощной похлебкой. Волна стыда окатила моментально. Я протяжно застонал и, выпрямившись на дрожащих руках, сел на кровати, свесив с нее копыта и сложив локти на мохнатых коленях. Ламия наверняка уже пожаловалась Мулциберу, и теперь оставалось отсчитывать минуты до прекрасного разговора, где этот демон будет устраивать мне промывку мозгов.

Клерс, нельзя столько пить, я не собираюсь тебя искать в какой-нибудь мойрами забытой канаве, в которой будешь попивать вино и горланить непристойные песни. Ты позоришь в первую очередь память о своем отце. Я твой друг, но если придется применить силу, чтобы образумить, сделаю, не моргнув. И обижаться будет не на кого.

Вспомнив об отце, я зарылся лицом в лапы и издал протяжный стон. Запах алкогольного перегара ударил в нос, отчего меня чуть не вывернуло прямо на пол. После той ночи в лесу нам так и не удалось толком поговорить с Касандрой, оставив между нами не поставленную точку.

Смерть Джойс стала для меня ударом. Признаться, я не ожидал от себя подобной сентиментальности, но оказавшись на краю пропасти, понял, каково это – смотреть в глаза Смерти и знать, что вскоре она придет за тобой. Мы не были близки с женщиной, но почему-то сейчас ее потеря ощущалась особенно остро. Не слышалось привычное бормотание в коридоре в полнолуние, желание придушить голыми руками, стоящее в глазах. Мне не хватало этого больше, чем хотелось бы в этом признаваться.