Книга Проклятие Персефоны, страница 35 – Рина Харос

Испуганно моргнув, я сглотнула ком в горле и тихо произнесла:

– Что случилось, миссис Грей? – Не в силах больше сдерживаться, крепко ухватилась за руку женщины, которая уже содрогалась от горестных рыданий.

Неужели с Уиллом что-то случилось?!

– Он… мой сын… он… – Слезы душили женщину, не позволяя ответить. Она крепко сжала мою руку и, глубоко вздохнув, протянула маленький листок, на котором было написано прощальное послание.

«Ты должна меня понять. Не как мать, как женщина, как человек, когда-то любивший. Ты еще услышишь обо мне. Я обязательно к тебе вернусь, только дождись меня. Я люблю тебя. Я люблю свою Эмилию. Все, что я делал и делаю, – лишь для того, чтобы она полюбила меня, стала моей. Она сказала, что есть место, где Эмилия сможет меня полюбить. Мне нужно лишь найти его. Моих чувств хватит на двоих. Не лишай меня последней надежды, останавливая и разрушая все своей любовью, которую я никогда не заслужу».

Перечитав эти строки несколько раз, я, сама того не замечая, вцепилась ногтями в бумагу, желая разорвать эту последнюю весточку. Злилась не на него, а на себя, такую наивную и глупую, доверившуюся человеку, одержимому изысканно сотканной ложью, название которой – любовь.

В порыве гнева я надорвала край листа, когда услышала рядом дикий вскрик:

– НЕТ!

Мать Уилла вырвала прощальное письмо и, прижав дрожащими руками белый клочок к груди, мотнула головой:

– Уходи. И больше никогда не появляйся.

Я сделала неуверенный шаг назад, все еще ошарашенная колкими несправедливыми словами женщины. Дверь резко захлопнулась перед моим лицом, обдав порывом ветра, и у меня в груди в этот момент что-то щелкнуло. Я неслась через лес обратно домой, выпуская сирену на волю. Когда она вспарывала кроны деревьев заостренными когтями, я мысленно представляла, что это моя боль, жгучая, невыносимая, горькая, от которой нужно навсегда избавиться.

В тот день я потеряла родного человека, любовь и нежность женщины, которую могла смело назвать матерью… Они с такой легкостью отказались от меня, навсегда разрушив веру в то, что человек с лучшими побуждениями не может предать. Все те чувства, которые эти люди питали ко мне, были фальшью, игрой, которую они мастерски вели, стараясь заманить в сети, чтобы потом растоптать мои чувства и вырвать эмоции с корнем из души. Возможно, они хотели, чтобы я, ведомая человеческими пороками и страхами, стала другой: сильной, волевой.

Любое желание ничто без действий, лишь наивные помыслы.

Тот вечер внес ясность, и я изменилась – стала ненавистной к любым человеческим чувствам, лишенной сострадания и жалости. Единственное, что у меня было, – это желание стать той, кем я поистине являлась, не боясь осуждения.

Я навсегда стала другой.

Уильям

Опершись ладонями о стену по обе стороны от зеркала, я внимательно всматривался в отражение: черные волосы, раньше ниспадавшие до плеч, сейчас оказались взъерошены, в голубых глазах читался укор и насмешка. Осторожно проведя пальцем по шраму, непроизвольно улыбнулся краем губ.

Интересно, Эмилии он понравился? Стоит ли ей знать, от кого я его получил? Она удивится…

Улыбка моментально погасла на моем лице. Оттолкнувшись от стены, я отступил назад, сдернул с себя рубашку, кинув ее на кровать, и уселся на столешницу, прихватив бутылку рома. Не с первого раза справившись с крышкой, начал злиться – по телу пошла волна противной мелкой дрожи. Открыв бутылку, облегченно выдохнул и, отпив два больших глотка, закашлялся: ром был слишком крепким, горло обожгло. Жар растекался по всему телу, медленно накатывало чувство эйфории и расслабленности.