Книга Притворюсь твоей сестрой, страница 93 – Анна Одувалова

– Так не подходи! – огрызаюсь я, застегивая последнюю пуговицу с таким усилием, что вот-вот оторву ее. Я не смотрю на него, не могу, потому что знаю: если увижу его глаза сейчас, что-то во мне окончательно сломается. – И проблема решится сама собой. Навсегда.

Я резко распахиваю дверь кладовки, она с грохотом бьется о стену, и выбегаю в коридор. Пусто. Слава всем богам. Я несусь к своей комнате, не разбирая дороги, пару раз спотыкаясь на ровном месте, сердце выпрыгивает из груди, мешая дышать, мешая думать. Я хочу выкинуть парня из головы, стереть память о его прикосновениях, о его губах. Но Элай въелся в кожу и душу, в самое нутро. Теперь это часть меня, от которой не избавиться.

Врываюсь в свою комнату, захлопываю дверь и прислоняюсь к ней спиной, пытаясь отдышаться и унять дрожь в коленях. Но внутри все кипит черным, густым отчаянием. Мне нужно забыть Элая, выжечь его из памяти, потому что совсем скоро мне придется покинуть этот дом и забыть жизнь, которую я украла. Наши пути больше никогда не пересекутся, я разрушу его семью, его привычный уклад, все, что он знал. Только вот я не уверена, что хочу устраивать это громкое разоблачение на приеме. Мысль о том, чтобы вывернуть наизнанку все их тайны на этом празднике… Это кажется неправильным, жестоким, потому что слишком многим причинит боль, слишком многих сломает. И почему-то, о ужас, мне стало не наплевать на эту семью. На деда с его стальным взглядом, за которым скрывается пропасть боли. И на Элая… Особенно на него.

Не успеваю я перевести дух, как дверь распахивается без стука. Ко мне врывается Ролана, запыхавшаяся, с раскрасневшимися щеками. Ее лицо сияет, глаза горят, как у ребенка, увидевшего гору подарков.

– Зои, дорогая! Ты только посмотри! – Она хватает меня за руку, ее пальцы холодные и влажные, и тащит к выходу, не слушая возражений. – Весь холл и гостиная заставлены стендами с платьями! Дед расщедрился! Десятки платьев! Надо все примерить, сейчас же!

Она тянет меня за собой в коридор, и я безвольно следую, еще не оправившись от предыдущего потрясения, ноги будто ватные. Мы спускаемся в холл, и у меня перехватывает дыхание. Она права. Он похож на помещение дорогого бутика. Повсюду длинные стойки с вешалками, на которых висят шедевры портновского искусства. Безмолвные консультанты в строгих костюмах застыли по стойке «смирно». Ролана хлопает в ладоши, подбегает к одной из стоек и снимает платье цвета самой глубокой ночи, усыпанное сверкающими стразами, будто кто-то рассыпал по нему Млечный Путь.

– Видишь? Невероятно! – Ее голос дрожит от неподдельного восторга, в ее глазах – чистая, детская радость.

Я смотрю на эту взрослую женщину, которая радуется, как девочка, наряжающая куклу. И что-то во мне обрывается. Вся ярость, страх, смятение, горечь и эта новая, удушающая жалость вырываются наружу одним-единственным тихим вопросом:

– Я не могу понять только одно, – говорю я, и мой голос звучит глухо и чуждо в этом ослепительном, сияющем от роскоши холле. – Зачем ты это сделала?

Она замирает с платьем в руках, сверкающая ткань струится у ее ног. Ее улыбка медленно, мучительно сползает с лица, сменяясь полной животной растерянностью, а потом – леденящим душу, первобытным страхом. Ее пальцы разжимаются, и платье падает на мраморный пол бесшумным, темным облаком.