Книга Хорошая примета, страница 64 – Катя Матуш

Тихомир прибежал обратно, показал «класс» тренеру, который с него глаз не сводил, и опять подошел к трибунам.

– Мне теперь даже обидно, ведь ты, похоже, вообще обо мне ничего не знаешь, – проворчал он, приступая к растяжке.

Я прикусила язык. Он даже мой номер уже наизусть выучил, а я почему не стала справки наводить?.. Подумает сейчас еще, что я какая-то ветреная или легкомысленная, и у меня таких, как он, на неделе по три.

Тихомир постучал рукой по перегородке:

– Милослава, я пошутил. Я не обижаюсь.

– Обижаешься, – буркнула я, глядя в его отрешенное лицо.

– Ладно, только если чуть-чуть, – шепнул волк.

Я нахмурилась:

– А у меня времени не было устраивать твоим друзьям допрос, Тихомир. Я всю неделю кокошники примеряла, чтобы выбрать самый красивый, а потом сарафан, а затем пришлось каждую бусинку отполировать. И еще, если уж мы начистоту, пару дней назад я присмотрела очень красивый торшер в детскую. Там на абажуре волчата на цветочной поляне бабочек гоняют, и меня даже не смутило, что он фиолетовый. Понял? Люблю я или не люблю, теперь не имеет значения, с тобой я готова хоть курицу вареную есть, хоть смотреть на фейерверки всю ночь!

Пусть только вякнет! Нашел из-за чего обижаться. Каждый день только о нем и думаю, в голове такой список вопросов, что нам и выходных не хватит.

Тихомир дрогнул, но я впилась глазами в табло и не разобрала, радостно ему или он просто в ужасе.

Ну хоть парням со скамейки наш диалог понравился, сейчас умрут от смеха…

Второй период закончился еще быстрее, чем первый, перерыв после него был короче, в раздевалки никто не уходил, и скоро начнется «планерка», так что на этот раз Тиша крался к основанию трибун без зазрения совести. Лицо блестит от пота, левая рука подрагивает, дышит через раз, а пока по полю носится – и не скажешь, что устал…

В памяти опять всплыл фиолетовый абажур. Теперь бы со стыда не сгореть, хотя волку на первый взгляд вообще побоку, проори я хоть «хочу от тебя детей!». Тиша уперся спиной в ограждение, постучал себя по груди и оттянул ворот кофты.

– Сегодня я, кстати, впервые понял, что клюшкование не такая идеальная игра, как мне всю жизнь казалось, – сипло сказал он.

– Грудь до сих пор болит? – испуганно уставилась на него я.

– Ничего не болит. Я быстро отхожу, здесь своя наука, подставляться тоже нужно уметь.

– Ну да, я заметила…

Тренер глянул в нашу сторону и махнул папкой.

– Лестницы. Клюшкование – это всегда арены, а я теперь ненавижу лестницы, – рыкнул он, направляясь на построение.

Я надулась и опустила глаза. Неужели сейчас он прорычал нечто вроде «хочу тебя обнять»?..

Меня только лестницы и спасают от преступления против чести. Мне уже не то что обниматься – жить с ним не терпелось. Еду готовить, убираться, ворчать на него из-за бардака. Хотя здесь вопрос: плед он вроде аккуратно сложил. Но если не получится из-за бардака, тогда из-за чего-нибудь другого, ведь он наверняка не идеальный, как бы мне сейчас ни казалось.

Не идеальный, как клюшкование. Уж пара «лестниц» в нем точно найдется. Может, он храпит, например.

Мне почему-то никто инструкций на подобный случай не выдал, однако если припомнить, тот же Даник с Каролиной на смотринах липли друг к другу, как два банных листа, и никто не мог по углам их разогнать, а Белояра с Олегом вообще со школы в любви друг другу клянутся. В жизни не поверю, что они только рукопожатиями на переменках обменивались и ссорились. Понятно, что я еще девочка, и себя держать надо, но многие теперь до свадьбы съезжаются – и ничего. Это же нормально, что влюбленные всегда хотят быть вместе…