Книга Последнее слово единорогов, страница 42 – Виолетта Орлова

Инк беззвучно плакал.

Нороган неторопливо встал на ноги, лениво вытянулся, будто хищный зверь перед прыжком, и медленно подошел к мальчику.

***

Через какое-то короткое время они спустились. Павлия озабоченно покосилась на них: рука Норогана мирно покоилась на плече Инка, со стороны они смотрелись будто любящие отец и сын. Женщина облегченно вздохнула; она искренне боялась, что дерзкий сын не сможет поладить с Нороганом.

– Прости меня, мама, – униженно пролепетал Инк, покорно склонив голову. – Когда мы поедем в новый город?

Павлия перевела удивленный взгляд на Норогана.

– Не знала, что ты умеешь разговаривать с детьми, – пробормотала она растерянно, на что мужчина самоуверенно улыбнулся.

– Я много чего умею, крошка, – весело сказал он, с чувством обнимая ее за талию. Бедному Инку показалось, что мама способна принять в жестоких руках Норогана любую форму, какую бы только господин ни пожелал; да и как иначе, ведь он был могущественным естествознателем.

С этого памятного дня Инк стал ненавидеть себя за то, что он сам являлся естествознателем.

Инкард отчетливо помнил момент отплытия. Стояла скверная погода, что было совсем нехарактерно для вечно приветливого и теплого Гераклиона. Туманная дымка заволокла пристань, и из ее неопределенных очертаний зловеще торчали шипы мачт, напоминая броню гигантских хищных монстров. И на одном из таких гигантов должны были плыть Инк со своей семьей.

Некоторые воспоминания западают в душу глубже прочих и остаются там навсегда, ибо по яркости и остроте переживаний они превосходят все иные. Мальчик смутно помнил, как они, взвалив тяжелый скарб на плечи, поднимались по трапу на плоскую палубу бронтозавра. Зато в сознании его прочно закрепился сам момент отплытия. Так это было странно – видеть родной дом со стороны. Ведь он прожил здесь все свое детство, такое беззаботное, несмотря на отсутствие отца. Хотя Инку иногда представлялось, что он, возможно, и видел отца, но только забыл, как тот выглядит. В любом случае, незримый дух родителя словно бы повсюду витал на улочках портового города, укрывал сына от бед, спасал от поражений и подсказывал, как следует поступать. Гераклион являлся для мальчика убежищем, спасением, а теперь нужно было оставить все за спиной и обратиться к новой жизни – неведомой, страшной. Реальность была столь пугающей, что Инк никак не решался уйти с палубы. Он до боли в руках вцепился в бортик и с тоской наблюдал за тем, как портовый городок становится все меньше и меньше; он таял на глазах, будто мираж в пустыне. Инкарду казалось – отойди он хоть на секунду, как милый сердцу город совсем исчезнет.

– На палубе прохладно, малыш. Пошли в нашу каюту? – ласково сказала Павлия сыну, однако тот остервенело покачал головой и еще пуще вцепился в бортик.

– Оставь его, он просто хочет первым увидеть Тимпатру, – весело проговорил за ее спиной Нороган. Издевка была слишком явной, но ее понял лишь тот, к кому она была адресована. А потом взрослые ушли, на какое-то время оставив его одного среди сонма других вялых пассажиров, вылезших на палубу подышать морским воздухом.

Вечером, улучив момент, когда Норогана рядом не было, Инкард прильнул к матери и с болью в голосе спросил: