Книга Такие лжецы, как мы, страница 50 – Джей Ти Джессинжер

— Ничего не было забыто.

Хмурюсь.

— Тогда почему этого здесь нет?

— Потому что развода не будет.

Жду, что он рассмеется и скажет, что шутит, но мне следовало бы знать лучше. Каллум МакКорд не из тех, кто шутит. Возможно, это потому, что он не считает ничего смешным.

Кроме меня, когда я говорю ему, что не думала о сексе с ним.

— Ты говоришь очень уверенно, миллиардер.

— Да.

— Прости, что я так говорю, но это просто глупо.

— Здесь также нет пунктов о жестоком обращении или супружеской измене. Можешь догадаться, почему?

— Я понимаю, к чему ты клонишь, но твоя логика неверна. Если ты что-то опускаешь в контракте, это не значит, что этого не произойдет. Контракты должны предусматривать все непредвиденные обстоятельства, а не делать вид, что их не существует.

Он весело говорит: — Понятно. Не думал, что ты такой знаток.

— Не наглей. Я забочусь об этом для нас обоих. Давай вернемся к тому, что касается насилия и прелюбодеяния.

— А что с ними?

Я думаю о его эмоциональности и о том, что ему всегда приходится останавливаться, чтобы взять себя в руки, когда он так нервничает.

— Для начала, ты агрессивен?

Его голос понижается на октаву.

— Насилие — часть человеческой природы.

Я насмехаюсь.

— Отличный обходной маневр, миллиардер. Ты только что заставил меня подумать, что ты женоизбиватель. Попробуй еще раз.

— Я не женоизбиватель.

Он говорит мне то, что я хочу услышать, но почему-то это все равно не приносит удовлетворения.

— Но у тебя никогда не было жены.

— Еще нет.

— Подожди, теперь я еще больше запуталась! Просто скажи мне правду. Ты бьешь женщин или нет?

— Нет. Конечно, нет. Если бы я это сделал, об этом сообщили бы все новостные агентства мира.

Он высказал хорошую мысль. К тому же, то лёгкое недоверие, с которым он ответил, было искренним. Я могу понять, когда он считает меня смешной, просто по тону его голоса.

Как будто мы уже женаты.

— Мне нужны разделы о жестоком обращении и супружеской неверности.

— Зачем? Ты планируешь избить меня и изменить с садовником, дорогая?

Стиснув зубы, я говорю: — Я могу с уверенностью сказать, что не буду изменять с садовником, дорогой, но насчет того, чтобы бить тебя, присяжные еще не определились.

Слышу шум, который может быть приглушенным смехом. Затем Каллум снова включается, звучит холодно и спокойно.

— Хорошо. Я включу разделы, касающиеся насилия и супружеской измены. Что-нибудь еще?

— Да. Я хочу, чтобы ты взял мужа моей лучшей подруги на работу в вашу компанию.

— Готово. Дальше?

Я удивленно моргаю.

— Неужели ты даже не хочешь узнать, чем он занимается?

— Мне все равно, чем он занимается. Мы найдем для него место. И будем платить ему вдвое больше прежней зарплаты.

Это слишком важно, чтобы остаться неоспоренным.

— Да ну? А если бы он зарабатывал миллион в год?

Каллум вздыхает.

— Ладно, хорошо, он не зарабатывал миллион в год. Я просто не понимаю, как ты можешь обещать нанять человека, о котором ничего не знаешь.

Горячим голосом он говорит: — Потому что моя жена попросила меня об этом. И я дам ей все, что она захочет.

Я сижу, неровно дыша и удивляясь кульбитам, которые проделывает мое сердце в груди, пока он не спрашивает: — Ты еще здесь?

— Большая часть меня. Мой мозг ушел в отпуск.

— Почему тебе так трудно поверить, что я дам тебе все, что ты захочешь?

Я смеюсь.