Книга Рожденные водой, страница 120 – Виктория Павлова

— Ты все время спрашивал, что с тобой не так, но с тобой все хорошо. Это со мной все не так. Я не знала, как тебе сказать, что сделать… Мне плевать, что тебе нельзя рассказывать. Теперь плевать! Если тебе навредят, мы с Эштон не станем на них работать!.. Прости, что тебе досталась такая мать. Это несправедливо… Я все делала не так. Вы с Эштон должны защищать друг друга, помогать. Настанет время, когда вы останетесь вдвоем и сможете рассчитывать только друг на друга.

У Дэша в голове вертелись упреки и обвинения, но он не мог заставить себя их произнести сейчас, когда мать рыдала перед ним. Было страшно, а еще рождалась надежда, что не все потеряно, что у них с матерью еще может что-то сложиться. Или нет. Уже поздно что-то исправлять. Мысли метались, порождая горечь.

— Эштон меня презирает, а Эйзел в грош не ставит. Какой теперь смысл?

— Дурак! — плакала Эштон. — Почему ты такой дурак?

Слезы Эштон окончательно обескуражили. Она никогда не плачет. Но сейчас она сидела рядом с ним на песке, виновато улыбалась сквозь слезы и не собиралась мстить за разбитую скулу и выбитое плечо. Для нее это означало высшее проявление любви.

Мать бесшумно глотала слезы и дергалась, словно хотела дотронуться до Дэша, но не могла. Конечно, она ведь никогда этого не делала по-настоящему. Обнимать взрослых незнакомцев тяжело. Дэш отчетливо это осознал, пытаясь совладать с разрывающей душу тоской. Да, эта женщина иногда вызывала у него желание бежать на другой конец света, но она его мать и другой у него уже не будет. Эта чертова стерва — часть его жизни, и она точно знает, чего ему опасаться и кого. Неужели она его даже защищала? Он ведь не глухой. Тоска по настоящей матери рассыпалась о ее слезы, и он не выдержал — перехватил ее прохладные ладони и сжал их. Она судорожно ухватилась за его руки, будто умирающий от жажды путник за кувшин с влагой.

— Мама, что мне делать? Я так не смогу, — пробормотал он в ее ладони.

— Я не знаю, не знаю. Но мы что-нибудь придумаем, — заверила она, сначала несмело дотрагиваясь до его плеча, а потом более уверенно поглаживая по волосам.

Эштон тихо плакала рядом. Дэша разрывало на части от дурацкой несправедливости: почему ты получаешь то, что хотел, слишком поздно, когда почти смирился с недостижимостью. В тот момент он забыл, сколько мучений пережил, его тревоги отступили из-за болезненного облегчения — он жив и не оглушен, — и под неловкими прикосновениями матери. На ее лице застыла сложная смесь эмоций: что-то среднее между радостью, паникой и облегчением. Теперь он понимал ее опасения, причину бесконечных сомнений и колебания. Теперь он понимал ее. Дэш уткнулся ей в плечо, и смог наконец ощутить спокойствие и безопасность.

Мать выпрямилась, на ее лице проступила тревога. Она обернулась к воде, до которой было метров сто, и потянулась к ножнам.

— Эштон! — произнесла она с таким напряжением, что, казалось, оно физически осело на языке.

Эштон тут же среагировала, достала керамбит, поморщившись от боли в плече, и встала, вглядываясь в воду.

Из воды показалась голова. Следом еще одна. И еще. Через несколько секунд на берег вышло около десятка фигур, подсвеченных заходящим солнцем. Прекрасные девы с длинными волосами не смеялись и не плескались в воде, они молча и сосредоточенно шагали, чтобы уничтожить Охотников на русалок.