Книга Ник и другие я, страница 205 – Татьяна Лаас

Он, счастливо засунув письмо себе в карман штанов, понесся на улицу за другими вещами. Он носил, носил и носил, пока Кроха спешно распаковывала коробки. На свет появились какие-то упаковки с одеждой, алхимчайник, дорожная плита, что-то еще. По полу ездила странная жужжащая машинка. Робопылесос – подсказала непокорная пока память.

Он даже за своими коробками вернулся. Притащил – вдруг все же окажутся нужными, только… На кровати лежала новенькая, чистая одежда для Эш и игрушки, и Джек снова почувствовал себя идиотом.

Кроха, отвлекаясь от наведения порядка, удивленно посмотрела на незнакомые коробки в его руках.

– Джек, а это что такое? Я это не привозила.

Он чуть дернул плечом и все же выдавил из себя:

– Неважно. – он хотел выйти, унося свой позор прочь, но Кроха не дала:

– Поставь, пожалуйста.

Ему было стыдно за то, что он принес. Он, заметив, что Кроха собирается открывать коробки, снова сказал:

– Не надо.

Она его не послушалась – открыла ножом верхнюю и замерла.

Джек сжал челюсти и отвернулся. То, что казалось ему когда-то сокровищами, оказалось лишь старым мусором на фоне новеньких вещей, которые Кроха привезла с собой.

– Джек… Это же…

Он мрачно сказал:

– Не надо.

– Глупыш… – она вспорола вторую коробку, находя керосиновый обогреватель. Она подошла со спины и обняла его, тепло её дыхания щекоталось где-то в груди даже через старую майку. Джек вдруг вспомнил, что он грязный, глупый и вообще мертвый.

– Джек, ты чудо.

Он напомнил:

– Я нежить.

Кроха потерлась носом о его спину и покладисто согласилась:

– Ты нежите-чудо. Так пойдет?

– Пойдет, – он аккуратно разжал её руки и отошел в сторону. Пусть он нежить, но даже нежити бывает больно.

Она встала перед ним, долго вглядываясь в глаза, потом потянулась на цыпочках и… Поцеловала. Поцеловала. Его. Не в щеку. В губы. Которые замерли и не знали, что делать. Он сам весь замер, а потом ожил и выдохнул ей в лицо, чуть отстраняясь:

– Я нежить. – и так больно не было, даже когда он умирал. Даже когда она уехала с принцем, так больно не было, как от одного простого прикосновения губ.

– Я помню. – серьезно кивнула Кроха. – Руки положи на талию.

Он послушно положил, и Кроха улыбнулась, уточняя:

– На мою талию, глупыш.

– Я не глупыш.

– Докажи. – она снова потянулась и поцеловала его. Снова.

Его руки сами нашли её талию, а потом скользнули под теплую, мягкую ткань свитера. Они скользнули, и их не остановили. Хуже, из него вырвался стон, и этот стон повторила она.

– Джееек… – она тяжело дышала. – У нас час. Потом Эш проснется.

– Нет.

– Ты не успеешь за час?

Он попытался отстраниться:

– Успею. – Память стала чудо как покладиста. Только одна проблема – он мертв.

Она рассмеялась, и от этого смеха хотелось подхватить её на руки и кружить, кружить и кружить, а еще лучше – целовать.

– Так успевай! – она стащила с себя кофту, оставаясь в тонком белье, и Джек судорожно сглотнул – надо вновь напоминать, что он нежить, в конце концов! Нежить не любят. А она пробормотала непонятно: – Зак, старый извращенец, надеюсь, тебе весело!

– Кроха… Я же нежить. Нежить не целуют и… И… И.... – духу закончить фразу не хватило. Он отступил в сторону. Правда, крайне неудачно – теперь между ним и выходом была кровать. Вот кто ставит кровать на проходе?!

– А кто сказал, что я хочу тебя целовать? – резонно сказала Кроха, заставляя на миг останавливаться его сердце от боли. Орки, он же нежить, какая к оркам остановка сердца!!! – Я хочу гораздо больше. Гораздо.