Книга Он, Она и Париж, страница 42 – Дмитрий Силлов

— Но ведь картинные галереи есть во многих больших городах, — замечаю я. — Почему именно Париж?

— Просто я люблю этот город, — говорит она с легкой грустью. — Но до сих пор не пойму, любит ли меня Париж. Каждый раз он разный со мной. Например, в прошлый раз был откровенно жестоким. Но я все равно лечу к нему, словно дура, получившая пощечину — и вновь возвращающаяся к тому подонку, что позволяет себе бить женщину. И которого невозможно забыть, как бы этого не хотелось.

По щеке девушки катится слеза, которую она не вытирает. Не замечает за бурей нахлынувших воспоминаний. А может, это слеза радости. Часто боль, причиненная другими, со временем теряет свою остроту, и человек вспоминает о ней с грустью. Тогда эта боль казалась невыносимой. Сейчас же, на сером фоне обыденности, кажется — вот тогда я жила, чувствовала, страдала. А сейчас просто существую, как кактус на подоконнике: ощетинилась иглами, никого не подпускаю к себе — и вот, добилась того, чего хотела. Осталась одна. Никому не нужна. Никто не причинит больше боли, но и радости взяться неоткуда. И вот девушка снова летит в Париж, туда, где ей было плохо когда-то. Но сейчас-то еще хуже. Вот и выбрала из двух зол то, что теперь, по прошествии времени уже кажется не злом, а наслаждением, без которого плачет душа…

Неожиданно для себя я ощущаю некое теплое чувство к этой девушке, словно она была моей сестрой. Родственной душой, также однажды испытавшей боль — и теперь летящей вновь туда, где эту боль причинили, чтобы новыми страданиями вылечить последствия так и не зарубцевавшегося прошлого. Звучит странно, но у многих народов существует пословица «клин клином вышибают», или «для борьбы с огнем используют огонь». Этой девочке сейчас плохо. Похоже, она использовала все способы, чтобы помочь себе, и сейчас, наконец, нашла оптимальный для себя. Что ж, удачи ей в излечении. Жизнь в боли — это тоже жизнь, возможно даже более яркая, чем у многих других.

Самолет начинает снижение. Теперь облака похожи на серое вспаханное поле, через которые внизу огнями просвечивает город. Некоторое время самолет скользит прямо по облакам, словно по вспененному гребню волны, в который погружается медленно, но уверенно. Немного закладывает уши, сердце начинает биться чаще. Скорее всего, от перегрузки. А может это плещутся во мне остатки того самого страха, который, как я думала, исчез полностью. Хотя не исключаю, что это просто волнение, навеянное словами художницы. Как встретит меня Париж? Понравлюсь ли я ему? Примет с настороженным доверием, или же оттолкнет от себя как чужеродное тело, неизвестно зачем прилетевшее в этот прекрасный город?

Шасси касаются взлетной полосы. Самолет встряхивается, будто гончая собака, удачно окончившая длинный забег. Я жду аплодисментов от пассажиров салона, которые в нашей стране есть своеобразный ритуал, благодарность пилотам и экипажу за отличный полет.

Но их нет. Видимо, на французских авиалиниях другие обычаи. Похоже, здесь в порядке вещей хорошо сделанную работу принимать как должное. Мы заплатили, вы сделали. Контракт окончен. И на этом всё.

Опускаю руки. Первый щелчок по носу от Парижа. Меньше эмоций, дорогая. Я хоть и город любви, но у меня всё по регламенту. И если не записаны в правилах авиакомпании твои аплодисменты, то они и не нужны никому. Дождись пока самолет остановится, забирай свои вещи с багажной полки, и вливайся в поток сосредоточенных людей, идущих к выходу. Будь как все. По-другому здесь не принято.