Книга Зона счастья, страница 12 – Любовь Оболенская, Дмитрий Силлов

– Понимаю, – говорю я. – И вот еще. Домой больше не возвращайся. С сегодняшнего дня никто не должен видеть тебя с ней. Что такое алиби ты, надеюсь, понимаешь. Ей тоже больше не звони. Остальное я беру на себя.

– А… где мне жить?

Взгляд теленка.

То, что я хотела увидеть.

Все, он мой!

С этого момента я веду этого быка туда, куда захочу, за золотое кольцо, продетое в нос. Понимаю, это больно для его самолюбия, но какая разница, что чувствует ручной бык? Иногда я буду чесать его за ухом – домашние животные любят, когда хозяйки оказывают им знаки внимания.

– Ты будешь жить у меня, милый, – говорю я. – Ну, иди ко мне, мой бычок, твоя госпожа тебя хочет. Ты же будешь сегодня моим бычком?

– Конечно, – говорит он, обреченно вздыхая. – Я уже чувствую себя настоящей скотиной.

У любого человека однажды наступает в жизни момент, когда ему все осточертело.

У людей моей профессии он наступает особенно часто.

И тогда такой человек срывается.

Чаще – в запой.

Или в дурь.

Или в самовыпил: такое тоже бывает с нами – сильными внешне, хладнокровию и железной воле которых завидуют многие.

И вдруг раз – и всё…

Даже рельс порой лопается под привычной нагрузкой. Это называется усталость металла.

У нас это называется просто усталость.

От привычных, но непомерных нагрузок на тело и психику.

От криков живых существ, умирающих от твоей руки.

От жизни, не имеющей ни цели, ни смысла.

И вот я тоже сорвался…

Но не в фатальный вираж без обратного билета в жизнь, а в город, где я родился и вырос. Огромный, как маленькая страна, и маленький, как точка на карте Европы, одна из многих. Далекий, как звезда на бескрайнем небе, которую ищешь глазами по ночам – и когда найдешь, на твоем отмороженном сердце становится немного теплее.

Я думал об этом городе, когда мне было слишком тяжело. Так матрос в шторм, держась из последних сил за канаты, ищет глазами свет далекого маяка – и, увидев его над гребнями волн, не погибает. Потому что надежда на возвращение домой удесятеряет силы, и никакая волна не смоет с палубы того, кто твердо решил вернуться в родную гавань…

И вот я вернулся.

Но почему-то не было у меня ощущения, что я возвратился домой…

Навстречу мне шли люди с чемоданами, сумками и застывшими физиономиями статуй, вырубленных изо льда. Даже там, откуда я вернулся, на лицах людей было больше эмоций.

Они выживали, а это всегда – переживание.

Раздирали рты в криках ярости.

Вопили от боли при ранениях.

Смеялись у костров над плоскими армейскими шутками.

Те же люди, кого я увидел в аэропорту, а после – на стоянке такси, были словно живые мертвецы. Полностью погруженные в свои проблемы – и утонувшие в них. Переставшие быть людьми, но не осознавшие этого, как зомби не понимает, что умер, продолжая считать себя нормальным человеком, у которого просто изменились пищевые привычки и вкусовые предпочтения.

В прошлое мое посещение мегаполиса, кажется, люди были другими.

Более живыми.

Менее мертвыми.

Хотя…

Возможно, я заблуждаюсь.

Скорее всего, это я был более живым.

Сейчас же, когда во мне умерло все – эмоции, чувства, мечты, вера в свое Предназначение, когда треснул стальной стержень моей воли, когда я понял, что больше не могу хладнокровно лишать других жизни и что меня тошнит от самого себя, – скорее всего, я просто вижу в других людях отражение самого себя.