Книга Зона счастья, страница 15 – Любовь Оболенская, Дмитрий Силлов

Красивая…

И не дура.

Дура обязательно завизжала бы – это естественная реакция недалекого существа женского пола на неожиданный стресс без малейшей попытки проанализировать ситуацию. Кричи, когда страшно, когда не знаешь, что делать, когда мозг, и так не обремененный способностью размышлять, отключается, не в силах переварить нестандартную ситуацию. Увы, я не везучий человек в плане женщин: все дамы, с которыми меня сводила судьба, были непроходимыми дурами…

А эта лишь посмотрела в мои глаза, и тихо спросила:

– Вы мне поможете?

Это было больно.

Очень.

Словно в свежую, незатянувшуюся ножевую рану воткнули напильник, а потом резко его повернули.

Как он мог?

У нас с ним было всякое – и хорошее, и плохое. Когда он вылез наконец из болота, в которое сам себя загнал, он был благодарен мне.

Искренне благодарен.

Я хорошо это помню – его поцелуи, наши жаркие ночи, теплое дыхание на моей шее, когда он спал, а я боялась пошевелиться, лишь бы не потревожить его сон, – и тихо улыбалась в темноте от счастья…

Правда, потом счастья становилось все меньше и меньше…

Когда что-то исчезает, на его месте воцаряется Ничто.

Пустота.

Которую постепенно заполняет холод, ощутимый не телом.

Душой.

Человек вроде бы рядом с тобой, двигается, говорит что-то – а ты чувствуешь, что его уже нет. Тот, другой, любимый, ушел куда-то далеко, а ты ждешь и надеешься, что он вернется. Заглядываешь в знакомые глаза – и не видишь его. Того, чью жизнь вытащила фактически с того света, чей сон берегла, жертвуя своим во имя любви…

Я умею любить, я это знаю. Но когда твоя любовь не нужна, она съеживается внутри тебя, становится старой, сморщенной, некрасивой.

Неприятной.

Тягостной.

Словно носишь в себе чужое, инородное тело, которое мешает жить, – но нет на свете такого хирурга, который вырезал бы эту опухоль, которая отравляет твои мысли и давит на сердце…

Вот только любой человек, страдающий от тяжкого недуга, надеется на излечение. И я, больная своей изможденной, токсичной любовью, втайне от самой себя верила в чудо. Ведь в те минуты нашего далекого счастья он, как и я, тоже мечтал о ребенке. Гладил меня по животу, говорил, что это священное место, колыбель природы, из которой выйдет настоящий воин, похожий и на него, и на меня. Наше общее произведение искусства, которое мы создадим вместе. Ничего, что не получается, великие шедевры создаются не сразу…

Надо отдать ему должное: он умел красиво и уверенно говорить, когда было нужно. Но тогда я чувствовала: его слова искренни, идут от души, от самого сердца…

И до сегодняшнего дня периодически проверяла себя лакмусовыми бумажками надежды – а вдруг…

Сначала часто, потом все реже и реже.

Когда проверяла последний раз, уже и не помню: два месяца назад? Три? Так, на всякий случай, умом понимая, что нас уже ничто не связывает и уже не свяжет, – и все-таки продолжая надеяться…

Но сегодня я получила от него страшный удар в самое сердце.

Лучше б просто убил.

Пусть даже больно и неумело.

Я бы не сопротивлялась.

Сама бы горло под нож подставила, улыбнулась и сказала напоследок спасибо. И правда: зачем жить, если тот, кого любила, ушел навсегда, а тот, кто остался – уже совершенно другой человек, ненавидящий тебя так же искренне и неистово, как раньше любил?

Но вот так, напильником в рану – зачем? Что я сделала, чтобы нашу общую мечту, наше пусть ушедшее, но такое теплое прошлое выжгли дотла страшные слова, которых я точно не заслужила?