Книга Королевская кровь-13. Часть 2, страница 147 – Ирина Котова

Люк заглянул в свой кабинет — предстояло разобрать бумаги, в том числе рабочие, хранящиеся в сейфе — часть нужно было уничтожить, часть передать Тандаджи. Через полчаса заглянул охранник и сообщил:

— Открыта, милорд. Работает ежедневно до восьми вечера.

— Что же, отлично, — Люк взглянул на часы. — Благодарю, Андрей.

Люк, направившись в свои покои на первом этаже, выглядевшие так, будто он отсюда и не уезжал, постоял несколько минут у окон в пол, глядя на то, как мирно колышет ветер зеленую пшеницу. В этой части Юга все было спокойно, но охранники были готовы отключить визиотелепорт, выводящий на поля Милокардер, если бы была опасность, что с дома в полях могут войти сюда иномиряне.

Он бы так и стоял, переживая погружение в прошлое, если бы не поджимало время.

Люк открыл дверь в комнату, в которую слугам ходу не было, и там перед зеркалом вновь наклеил себе светлые волосы и усы. Переоделся в одежду попроще, взял документы на имя Евгения Инклера, и, выйдя из дома под взглядами слуг, означающих «опять хозяин взялся за старое», уже на другом автомобиле отправился в сторону лаборатории.

Там его явлению удивились так, будто он воскрес из мертвых. И результаты искали долго. Но нашли. Он забрал, поблагодарил, и раскрыл конверт прямо в машине.

На листе бумаги было именно то, что он ожидал. Если переводить с медицинского языка на рудложский, то образец А, то есть мама, и образец Б, то есть отец, являлись родителями ему, Люку.

Он усмехнулся и отложил конверт. Его бы это убедило. Если бы не одно но. Если бы Люк сам лично не видел, как кровь, взятая у Марины под личиной, убедительно показала, что к королевской семье его будущая жена отношения не имеет. Просто потому, что Алмаз Григорьевич создал такое вот заклинание. А Черныш Данзан Оюнович с Алмазом работал много и плотно и дружил с ним многие десятки лет. Так что корни их работы могли быть похожи.

Черныш, насколько Люк знал, должен был быть уже передан в Бермонт. И можно было бы с ним поговорить, попробовать выторговать для него преференций за новые сведения, если они есть и он, Люк, не морочит себе сейчас голову.

Но, в конце концов, это ничего не меняло, кроме того, что Люку опять не дали разгадки и эта тайна продолжала нависать над ним вопросительным знаком.

Марина

Странно чувствовать себя чужой в родных покоях — я успела после воцарения Василины вновь привыкнуть к ним, — как и в родном городе. Сейчас я настолько уже влилась в Вейн, что мне не хватало его каменных стен и теплых ковров, гобеленов и подсвечников в нишах. А может, дело в том, что там я была хозяйка, а здесь я всегда была кем угодно, только не хозяйкой.

Сейчас я часто навещала дворец Рудлог, и, пожалуй, у меня было ощущение, будто я навещала родительский дом. Только вместо мамы тут была Василина.

Маму мы с ней тоже проведали — погода стояла прекрасная, и мы прошли на кладбище. Принесли цветов, посидели, посмотрели на могилу. Мой отец был похоронен в склепе чуть левее, и я прошла к нему, глядя на портрет на стене.

Я редко ходила сюда. Я его не помнила, от него во мне было только отчество и еще особая привязанность мамы. А отцом я считала Святослава Федоровича — именно он был с нами, сколько я себя помнила.

С родней отца мы не общались, собственно, как и с родней герцога Ставийского, отца Ангелины и Василины. И если они были отставлены от двора потому, что знали о том, что Ставийский завел фаворитку, и через него влезли во власть, то семья моего отца не очень одобряла то, что он стал фаворитом мамы, а потом и ее мужем.