Онлайн книга «Просто о любви»
Он тряхнул головой, не услышав, что она говорила, занятый мысленными откровениями с самим собой. — Что? — Я спросила, если ты уже в Москве, не мог бы приехать? — Что-то случилось? — Нет-нет! — даже испугалась она возможности его серьезно потревожить. — Ничего страшного! Только я лежу, меня на работе сильно продуло, поясница болит, ну это ерунда! А вот мама поскользнулась, упала вчера и сильно ударилась рукой. Ничего делать не может. Ты не мог бы посмотреть? Он разозлился: «Да что за день жестянщика!» И этот вечный смиренный тон! Воистину перебор евангелистской кротости в характере женщины может довести нормального мужика до остервенения! «Жертва — высшая форма эгоизма», — вспомнилось вдруг ему изречение, неизвестно кем сказанное. Несчастья и неприятности поодиночке не ходят — не их стиль! О чем совершенно забыл доктор Больших, а зря! И то, что случаются они в самый неподходящий момент, тоже позабыл Степан Сергеевич! Например, тогда, когда ты решил изменить жизнь, перестать боятся себя, своего прошлого и всей душой и новой смелостью стремишься, рвешься к женщине. «Подожди!» — сказала судьбинушка и притормозила Степана Больших, проверяя на слабо и истинность принятого решения, проделав свой выкрутас весьма обыденно, в соответствии с жизненным кредо. — Она в поликлинику ходила? Рентген сделала? — требовательно спросил Больших. — Нет, — прошелестела виновато Вера. — Вроде не перелом, просто болит. Мы думали, ты посмотришь. «А-ах ты ж, твою мать! Ну что за люди?! Они решили, что перелома нет!» — завелся Степан и приказал голосом, звенящим металлом: — Так. Сейчас она отправится в ближайший травмопункт и сделает рентген. Я туда подъеду. Где он у вас находится? Пока он добирался, Ольга Львовна успела высидеть очередь и сделать снимок руки. Степан, большим потревоженным зверем, прошагал мимо больных прямиком в кабинет к врачу. Извинился за вторжение, представился тоном министра, посмотрел мокрый еще снимок, поговорил с безразличным ко всему районным травматологом, посочувствовал коллеге, перегруженному количеством больных, отказался от «по пять грамм спиртику» и повез Ольгу Львовну домой. Вера лежала на диване, до подбородка укрытая пледом, не вышла их встретить, как обычно, и улыбалась тихой страдальческой христианской улыбкой. — Перелома нет, трещин тоже. Повезло, — по-деловому объяснял Больших. — Сильный ушиб. Руку на перевязь, беречь, ничего не делать недели две-три. Завтра в поликлинику, встать на учет и начать ходить на физиопроцедуры. Он присел на край дивана, возле Веры, и, не выходя из ипостаси врача, требовательно спросил: — Что у тебя болит? — Да так. Ничего серьезного. Поясница. — Перевернись, я посмотрю! — Не надо! — неожиданно твердо отвергла она его помощь. — Вера! — попытался урезонить ее Больших. — Степан, на самом деле не надо! Она у меня часто болит, я но-шпу выпила, пройдет! — Ты к врачу обращалась? — Да что ты! Зачем? Просто просквозило. У нас на работе страшные сквозняки. Он пощупал ее лоб. Температура была. И не маленькая. Ему хотелось послать все к черту! И этих двух баб с их идиотским упорным нежеланием обращаться к докторам, но врач преобладал в нем всегда, в любой ситуации. Первым и главным был врач, а потом Степан Больших. Он молча вышел из квартиры, взял из джипа медицинский чемодан и, игнорируя Верины отнекивания, просьбы, перерастающие в требования не трогать ее и не беспокоиться, померил давление, температуру, сосчитал пульс. Прикрикнул на нее разок, перевернул на живот, задрал футболку, приспустил домашние штанцы и внимательно, вдумчиво прощупал чуткими пальцами спину, перевернул назад и прикрыл пледом. — Вера, ты когда мочишься, тебе больно? Есть неприятные ощущения внизу живота? Как часто у тебя позывы в туалет? — Я не буду тебе отвечать на такие вопросы! — зло отрезала она. — Ольга Львовна! — рявкнул Больших. — Да-а, — перепуганно отозвалась она, входя в комнату. — Вы слышали, что я спрашивал?! — Да-да. — Отвечайте! Ольга Львовна неуверенно посмотрела на Веру, но ослушаться Степана, невзирая на протестующее качание головой Веры, не осмелилась. Кишка тонка у Веры со всей ее упертой глупостью тягаться с Больших! — Ну да, Верочка жаловалась, что часто хочет в туалет, а сходить не может и что больно… — Мама! — перебила ее Вера. — Давно это у нее? — проигнорировал ее протесты Степан. — Месяца два, может, три, но не так, чтобы сильно. Но она но-шпы выпьет, в ванной горячей полежит, ее и отпускает. Теперь вот прихватило всерьез, и вставать и ходить больно. Он бы их с удовольствием придушил. — Вы же обе взрослые женщины! С высшим образованием! Вы ж не бабки деревенские, где до врача, как до Бога, не добраться! Что за идиотизм?! Но-шпы она выпьет! К врачу надо было, и немедленно, как только прихватило, еще два месяца назад! Почему ты мне не сказала, я бы сам тебя отвез! — Потому и не сказала! — повысила голос Вера. — Не надо мне никаких больниц и врачей, само пройдет! Он посмотрел на этих двух женщин — лежащую на диване и стоящую рядом и поглаживающую дочь по голове широкой ладонью, на прибежавшего из своей комнаты Ежика, которого привлекли громкие голоса взрослых, и привалившегося к маме бочком, и словно отрезвление какое на него снизошло. Ясное, незамутненное видение… Это посторонние ему люди! Семья со своими правилами, законами, убеждениями, с какими-то недоступными его пониманию принципами, а он здесь случайный, неведомо как попавший к ним и чего ради задержавшийся человек. Они так живут, они уверены в своих поступках и принципах, в том, что достойно, а что нет, что морально и нравственно, а что греховно, и наверняка это правильно, что каждый живет соответственно своим установкам. Вот только ничего из их жизни, энергетики, фанатичной уверенности в истинности своих правил, восприятия мира, характеров не совпадает с миром Степана Больших. Совершенно чужая ему женщина — уступающая во всем, принимающая его, но так и не понявшая — хронически не его женщина! Такими вот тропами водит его жизнь за страх вляпаться в серьезные отношения и боязнь переживать еще раз предательство, за строгую охрану своей свободы моральной, душевной, физической — любой! И Ванечка, такой замечательный мальчишка, которого Степану постоянно хочется защитить от всего на свете, чужой ребенок, и это его жизнь! Это его мама и бабушка, он родился именно в этой семье, и это его жизненный путь. И никакой дядя Степан ни улучшить, ни сделать эту жизнь другой не сможет, особенно если женится на его матери, которую не любит и, по большому счету, не уважает. |