Книга О Пепле и Стали, страница 4 – Элиза Рейн

Она — чистейшая сила, прячущаяся в оболочке сомнений и жаждущая вырваться наружу.

Но я не хочу, чтобы она боялась меня.

Впервые за эти бесконечно долгие гребаные годы я не хочу, чтобы кто-то меня боялся. И осознание этого обжигает сильнее, чем огонь Сколла.

Я хочу, чтобы вернулось ее восхищение. Увидеть ее раскрытые от восторга глаза. Хочу смотреть, как она поражается ее собственной силе, собственному могуществу. Хочу наблюдать, как она скалится от ярости, когда кто-то скажет ей, что она чего-то не может. Хочу рассматривать ее расслабившееся от умиротворения лицо, когда она покидает реальность и оказывается в этом убежище внутри ее разума. Хочу ловить ее блуждающий взгляд, когда она видит то, что никто из нас не может и представить.

Она — гребаное чудо, и даже не подозревает об этом. Не осознает вещей, которые я мог бы показать ей. Силы, которой помог бы ей достичь.

Я вспоминаю ее лицо, раскрасневшееся и полное жизни после того, как она заморозила озеро.

В ней есть сила. Амбиции. Жажда мщения, стремление показать себя. Все это. А мое собственное желание раскрыть в ней все это занимает все мои мысли, поглощает и отвлекает от того, чем я был одержим на протяжении двухсот лет.

Шипение срывается с моих губ, и она смотрит на меня. Мы находимся в катакомбах, маленькая лодка почти принесла нас к причалу.

Здесь она меня покинет. Уверенность в этом обжигает, как кислота.

— Ты злишься, что я не смогла провести нас дальше в Сокровищницу.

— Нам нужны названия четырех кораблей. На их поиски потребуется время.

— Так ты не зол?

Мы подплываем к причалу лестницы и лодка ударяется о него.

— Не на тебя.

К этому моменту я провел с ней рядом несколько часов, и от необходимости держать себя в руках напрягается все мое тело. Сколл в моей голове никак не может успокоиться, разрываясь между желанием напугать ее и защищать.

Она качает головой. Ее глаза все еще полны неуверенности, и желание узнать, что она видела, обжигает меня.

— А на кого ты зол?

Я не могу сдержать усмешки.

— На всех подряд, принцесса. Но прямо сейчас — на твою семью. Они сдерживали тебя. Использовали. Не давали стать той, кем тебе суждено. Их поведение непростительно, — чтобы сказать это спокойно, я невероятно сдерживаю себя.

На самом деле мне хочется сжечь дотла это долбаное здание, а затем позволить Сколлу вселиться в мое тело и разорвать на куски всех, кто ее обижал.

Она будет спорить со мной, пытаться защищать родителей и сестру, а я не хочу, чтобы она меня боялась. Мне нужно, чтобы она поняла, что я прав, что она должна освободиться от них и от той власти, которую они над ней имеют.

Но она не возражает мне, как я того ожидал. Вместо этого она опускает взгляд.

— Боги пожелали, чтобы я оказалась здесь и стала Валькирией, — тихо говорит она.

Надежда вспыхивает в моей груди, и боль этого давно забытого чувства застигает меня врасплох. После того, как двести лет я чувствовал только горечь и ярость, надежда ощущается как удар кинжалом.

— Да.

— Только они знают, лгали ли мне родители насчет обмороков. Но я не уверена, нужно ли знать мне.

Я смотрю на нее, и мои челюсти сжимаются. Она все еще избегает моего взгляда. Может, она права. Может, ей не нужно этого знать. Пока что.

— Однажды ты узнаешь, принцесса. И тогда выяснится, заставили ли они тебя прожить двадцать лет в постоянном страхе перед тем, что ты можешь умереть в любой момент.