Книга Магическая инспекция или [не]выгодная сделка, страница 2 – Эрис Норд

— Дианочка, разве сегодня не пора отдыхать? — Проговорил невысокий плотный мужчина.

Я едва сместила взгляд, лишь для того, чтобы оценить, насколько он в состоянии разобрать мой ответ. Судя по тому, как расплывалась на его лице неровная усмешка, а ноги то и дело переступали с места на место в поисках опоры, мужчина был уже достаточно пьян.

— Я вижу, вы, Дмитрий Егорович, отдыхаете и за меня и за себя. — Я отвернулась, тут же беспокойно отметив, что мужчина подошел ближе. Мне было неприятно его общество, он уже больше года, достаточно грубо и неумело пытался со мной заигрывать, не скромничая, но пока и не переходя черту. Он не был плохим человеком, но все же что-то мне в нем не нравилось. Может, его подсознательно сдерживаемая, но от того не менее сильная привычка к собственному обожанию, которая никогда еще не шла ни одному мужчине. Особенно, если этот мужчина гордился собой в любой ситуации, вне зависимости от внешних обстоятельств и результатов. Я встала со стула и сложила бумаги, намереваясь уйти, но тут почувствовала горячие, неприятно ищущие руки на своей талии. На меня близко пахнуло зерновым сладким ароматом.

— Дианочка, мы одни, и можем, наконец, не скрываться. — Произнес он, видимо в приступе очередного пьяного вдохновения. Я дернулась, но удерживающие меня влажные пальцы сдвинулись сильнее, и я неприятно ударилась коленом об угол стола. Зашипев и от боли и от досады, я выставила руки перед собой.

— Дмитрий Егорович, идите спать. — Мужчина не дал мне договорить, попытавшись приблизить к моему лицу приоткрытые, влажно блестящие губы, и я, ощутив вдруг сразу одним потоком разочарование, разбитость и пустоту своей жизни, и всю нелепость этой романтической, грубой, пошлой минуты, рассмеялась. Я смеялась так, как не смеялась давно над глупостью и обыденностью своей жизни, мне в следующем году исполнится тридцать пять, а я в канун нового года заканчиваю отчет и ожидаю возможности добраться домой, чтобы остаться одной. Я ощутила усталость, но не ту усталость, что ощущала раньше, возвращаясь домой с работы за полночь, а какую-то новую, глухую усталость уже не тела, а сердца. Пока эти мысли проносились в моей голове, я молча боролась с мужчиной, пытаясь освободится из его неприятных объятий, он же преследовал, видимо, противоположную цель, пытаясь меня в своих объятия заковать. Неловкие пальцы начали разрывать на мне мягкую ткань блузки. Нет, мне уже даже было не противно все происходящее, я начинала испытывать почти не контролируемую ярость. Перед глазами качнулся один из столов, я различила в темноте формы лежащих на столе предметов, и почти вне сознания задумалась над тем, что здесь могло бы послужить подходящим оружием. Время как будто замерло, и в эти секунды я ощутила все особенно четко: и неестественность темного офиса, в котором я провела не один год, и безразличную красоту ночного города за окном, и спокойное течение времени, и стук собственного сердца.

За стеной вновь всколыхнулся взрыв смеха, и в наступившей вдруг тишине я различила знакомую музыку и бой курантов. Новый год наступил, первый гулкий и торжественный удар часов придал мне сил, и я, оттолкнув от себя покачнувшегося мужчину, побежала прочь к темной лестнице. За моей спиной звучали неясные голоса, монотонный и неотступный бой и что-то еще, похожее на шум крови в ушах или на гул далекого моря. Я бежала вперед как заяц, испугавшийся ружейного выстрела, почти не различая перед собой дороги, едва отмечая силуэты знакомой офисной мебели, дверей, и запоздало отметив перед собой провал лестничной площадки и первые ступени. Я слишком спешила, я слишком хотела выйти на свежий воздух из плена этих сжимающихся вокруг меня стен. Моя нога в туфле на каблуке резко бойко подвернулась, и потолок на короткое мгновение оказался перед моими широко распахнутыми глазами. Страх еще не сковал мой разум, мое сердце успело кольнуть лишь едва различимое удивление в первое мгновение, я только с изумлением рассматривала покачнувшийся мир и прислушивалась к еще продолжающемуся бою курантов. Кажется, они уже пробили больше двенадцати раз, подумала я, ощущая слишком жестокий удар, оглушающую боль и спасительную темноту.