Книга Харчевня «Три таракана» история выживания на гномьем торжище, страница 73 – Юлия Арниева

— У меня нет выбора, — ответила я, и голос стал жестче. — Он сам выбрал эту игру. Я просто играю по его правилам.

Тара задумчиво кивнула.

— Когда начнем?

Я посмотрела в окно. Солнце уже клонилось к горизонту, окрашивая небо в оттенки золота и багрянца.

— Сегодня вечером. Нам предстоит еще одна бессонная ночь…

Мастерская встретила нас привычным запахом металла и машинного масла. Магические светильники под потолком зажглись, едва мы переступили порог, заливая помещение ровным белым светом.

Я сразу направилась к полке, где покоилась недоделанная механическая птица отца. Осторожно сняла ее и положила на главный верстак.

Это была работа мастера на пике своего таланта. Тело птицы, размером с ворону, было собрано из тончайших пластин латуни и меди, которые накладывались друг на друга, как перья, создавая иллюзию оперения. Крылья были шедевром инженерной мысли — каждое «перо» крепилось на отдельном шарнире, позволяя крылу не просто махать вверх-вниз, а создавать сложные движения, имитирующие полет настоящей птицы.

Голова поворачивалась на гибкой шее из множества мелких звеньев. Клюв открывался и закрывался, внутри я разглядела крошечный звуковой механизм — резонатор, который должен был создавать пение. Глаза были сделаны из темно-синих кристаллов, которые при правильной настройке должны были светиться изнутри.

Но птица была недоделана. Отец не закончил настройку звукового резонатора, не подключил кристаллы глаз к основному источнику энергии, не провел финальную калибровку крыльев.

— Она прекрасна, — прошептала Тара, наклоняясь, чтобы рассмотреть детали. — Даже неживая.

— Сейчас мы это исправим, — сказала я, доставая инструменты.

Следующие несколько часов я работала, полностью погрузившись в процесс. Тара подавала мне нужные инструменты, держала линзу, освещала рабочую область дополнительной лампой. Мы стали настоящей командой.

Первым делом я занялась крыльями. Отец оставил подробные заметки о том, как должна работать система, но финальная регулировка требовала магического касания. Я провела пальцами по каждому суставу, каждому шарниру, представляя плавное, естественное движение. Вкладывала в металл понимание полета — не механического взмаха, а живого, грациозного танца в воздухе.

Крылья откликнулись. Под моими руками они дрогнули, затем медленно, словно пробуждаясь, раскрылись. Движение было плавным, почти бесшумным, только тихое шуршание металла о металл. Затем взмах — вниз, вверх, снова вниз. Идеально.

— Богини… — выдохнула Тара.

Затем я принялась за звуковой резонатор. Это была самая сложная часть. Отец создал систему из множества крошечных пластинок и мембран, которые при правильной вибрации должны были имитировать птичье пение. Но без магической настройки это был просто набор железок.

Я закрыла глаза и положила ладонь на грудку птицы, где находился резонатор. Представила не просто звук, а мелодию. Трель соловья на рассвете. Нежную, переливчатую, полную жизни. Я шептала механизму об этой песне, вкладывала в него воспоминания о летних утрах в деревне, где я выросла в прошлой жизни, о том, как птицы встречали солнце своими голосами.

Резонатор дрогнул. Из груди птицы вырвался звук — сначала скрипучий, неуверенный. Я продолжала настройку, терпеливо регулируя каждую пластинку, каждую мембрану. Постепенно звук становился чище, мелодичнее.