Книга Жемчужина Великого Леса, страница 97 – Юлия Шахрай

— Только бабушка, Оллеэль, Торриэль и Арраниэль.

— И Торриэль тебе позволил участвовать в нападении на бандитов?

— Для меня не было никакой опасности.

— А ещё друг! Пообещай мне ни во что не ввязываться, пока не родишь.

— Но…

— Я хочу, чтобы ты мне пообещала.

— Обещаю.

— Подумать только, у меня скоро появится дочь…

Деревья за окном пестрят осенними листьями, подсыхают лужи после ночного дождя, и солнце сияет как-то по-особенному ярко. Степенно вытираю губы салфеткой и, дождавшись паузы в разговоре, произношу:

— Я рожаю.

Разговоры моментально затихают, а все взгляды устремляются в мою сторону. Решаю повторить:

— Я рожаю.

Муж хлопает глазами:

— Сейчас?

— Сейчас.

— Вот уже теперь?

— Да. Вот теперь и прямо уже.

— Какой промежуток между схватками? — Оллеэль радостно потирает руки. Нам всем ужасно надоело быть запертыми в этом поместье. Да, дом большой. Да, территория внутри охраняемой зоны тоже большая. Но чем дальше, тем больше хотелось свободы передвижений.

— Две-три минуты.

— Отлично! Тогда пойдемте в комнату. Скоро ваша доченька появится на свет.

Муж растеряно на нас смотрит:

— Скоро появится?

Улыбаюсь:

— Да.

— В учебниках написано, что схватки — это болезненный процесс. Но незаметно, чтобы тебе было больно.

Вздыхаю:

— Я воин. Меня приучали терпеть боль с детства. Кроме того, я наложила на себя легкое обезболивающее заклинание. Но нам пора идти.

Входим в комнату, готовим пеленки для ребенка, застилаем кресло специальным покрывалом, предназначенным для родов, затем я усаживаюсь и разрешаю Оллиэлю себя осмотреть. Он просит мужа сесть на табуретку лицом ко мне и взять меня за руку. Затем проводит диагностику:

— Полное раскрытие. Если почувствуешь потуги, можешь начинать рожать.

Удовлетворенно улыбаюсь — наконец-то это случилось. Последние три недели оказались особенно тяжелыми — сложно было найти комфортное положение для сна, периодически резко возникало желание побежать в туалет, чувство голода терзало постоянно, регулярно возникало чувство нехватки воздуха — легкие ребенок тоже подвинул. Центр тяжести изменился, и для меня, привыкшей владеть своим телом в совершенстве, это оказалось самым сложным испытанием. Так что самое сильное чувство сейчас — облегчение. Муж взволнованно всматривается в моё лицо:

— Тебе точно не больно?

Усмехаюсь:

— Терпимо. Не переживай.

— Тужься! — строго просит Оллеэль. — Теперь не тужься. Давай!

Через несколько мгновений лекарь поднимает руки, в которых держит нашу доченьку. А ещё через мгновение слышим детский плач. Оллеэль перерезает пуповину, перевязывает её и укладывает доченьку мне на грудь. Она оказывается неожиданно крохотной, лысенькой, со сморщенным личиком и острыми ушками. Самый прекрасный ребенок, которого я когда-либо видела.

— Приложи её к груди, — велит Оллеэль.

Выполняю его распоряжение и завороженно наблюдаю, как малышка делает пару глотательных движений, затем отрывается от груди и довольно причмокивает.

Лекарь удовлетворенно кивает:

— Хорошо. Папа, иди обмой своё сокровище. И заверни в пеленки.

Муж берет дочку так осторожно, словно боится сломать её малейшим неосторожным движением, и скрывается за дверью ванной.

Оллиэль принимает послед, проверяет меня диагностирующим заклятьем и усмехается:

— Всё в порядке. Никаких разрывов или осложнений.